80 дней в огне

В минуты высшего напряжения люди порой говорят особым языком, образно, убедительно и в то же время сжато. Сейчас, слушая их, сам как бы видишь кирпичный домик над обрывом, извилистый лаз между руинами и, наконец, передний край противника. Ясно, их план выношен, как сюжет литературного произведения. Видно, давно думали над подобным боем и татарин Ахметдинов, и украинец Сахно, и русский Чуднов.

План поиска интересный. Слушаешь и восторгаешься. Затем другая мысль: а ведь каждый из его создателей уже определил себе место в этом бою. И, понятно, определил невзирая на большой риск, не считаясь с собственной жизнью. И третье — как быстро люди, вчера еще совсем мирные, овладели трудной и тяжелой тактикой войны.

Ползем среди разрывов мин, под непрерывный свист пуль к передовой и, взобравшись на развалины одного сарайчика, пытаемся получше ознакомиться с обстановкой. Но много увидеть не удается: по-прежнему полыхает сталинградский пожар.

В 24.00 я доложил:

— Товарищ полковник, план готов.

Хочется прибавить, какой план. И еще сказать: не мой он, а Ахметдинова, Сахно и Чуднова.

Гуртьев похвалил скупо. Оказывается, он все знал.

— Хорошо, что посоветовались с разведчиками, они говорили мне о лазе между развалинами…

Без умолку зуммерит полевой телефон. Полковник берет трубку, слушает и приказывает связисту:

— Вызовите пятнадцатого.

«Пятнадцатый — это майор Чамов», — вспоминаю случайно подслушанный несколько минут назад разговор.

— Пятнадцатый, почему молчит батарея? — спрашивает комдив и хмурится. Потом он на минуту закрывает глаза. В чем дело? Утомление? Вероятно, иное, очевидно, это попытка хотя бы мысленным взором охватить участок переднего края дивизии, который тянется от «Красного Октября» почти до Тракторного. Да, я не ошибся. Полковник бросает в трубку телефона несколько коротких приказаний. Он говорит о коробочках, спичках и карандашах, требуя подтянуть танки, стрелять из пушек и минометов. Снова зуммерит телефон. Лицо комдива темнеет.

— Наседают? А резерв? Уже израсходован? Трудно? Понимаю, понимаю, но подкрепления дать не могу, нет. Понимаешь, у самого нет. — Взгляд Гуртьева скользит по карте. Минута напряженного раздумья (через лоб протянулась морщина) — и решение принято. — Проведите отвлекающий маневр у железнодорожной ветки, и огня, побольше огня.

Я был там, около этой железнодорожной ветки, или, вернее, около ее остатков. Насыпь изрыта блиндажами, рельсы разворочены снарядами.

Снова телефон.

Полковник сердито насупился и привстал. Хотя его лицо по-прежнему спокойно, все же нетрудно догадаться: случилось очередное, обязательное в сталинградские дни чрезвычайное происшествие.

— Капитан, — резко обращается он ко мне, — в районе второго объекта прорвались фашистские автоматчики. Возьмите разведчиков и уничтожьте их.

Срываюсь с места, выкрикиваю: «Есть, уничтожить! Разрешите идти?», но Гуртьев меня задерживает, быстро и в то же время тщательно объясняет, в каком именно месте просочились гитлеровцы.

Разведчики спят. Спят потому, что каждую свободную минуту сталинградский солдат стремился подарить отдыху. Слово — они на ногах. Осматривая отряд, пересчитываю. Ну и рота — девять человек! Устремляемся на передовую.

Впрочем, понятие «передовая» более чем условное. Сталь сыплется одинаково и в окопы, и в штабную полевую кухню. Продвигаться следует очень осторожно. Враг сверху видит каждый твой шаг.

Где немцы? Как их обнаружить? Объект номер два — большое складское здание завода «Баррикады». Железобетон его стен развалился на глыбы, удивительно непроходимые и путаные. Прежде чем уничтожить автоматчиков, следует их разыскать, а враг коварен, он не показывает себя, но старается обнаружить и поймать на мушку тебя. И еще одно: надо беречь людей, и хотя нас очень мало, в условиях сталинградского городского боя девятка — тоже сила. В полках удручающе пусто.

Если с гитлеровского наблюдательного пункта заметят, тогда держись… Напророчил. Зловеще заскрипел фашистский «ванюша». Каждый метр берега ими великолепно пристрелян, и мины шлепаются почти рядом. Нас, видимо, собрались отрезать от Волги. Выход один — вперед, под обрыв, там не увидят. Маневр удался.

Дальше, как во сне… Непрестанная трескотня автоматов, уже у самой заводской стены бой врукопашную. Враги неосторожно выдали себя. Мы их расстреливаем почти в упор. Крики, ругань — немецкая, русская, украинская, татарская. После — тишина, упоительная, почти музыкально прекрасная.

Правда, вокруг не совсем безмолвно, так просто кажется. Обыкновенная галлюцинация слуха. Стреляют не в нас, а ухо на такое не реагирует. Я лежу на теплой, покрытой мелким щебнем земле… Где-то изредка взрываются мины, большей частью шальные, бросают их, пожалуй, для порядка, но не в цель.

Минута отдыха, и тщательная проческа руин. Никого. Значит, уничтожили. А если кто и остался в живых, не разыскать. Правда, такой притаившийся зверь очень опасен. Он контролирует пути на КП, в медпункт, к реке.

Чуднов ползает взад и вперед, от глыбы к глыбе и призывает:

— Фриц, фриц, хенде хох, Гитлер капут, битте, битте.