812c16bc4d48fdee984253428f1a0f6d

Он гордился своей внешностью, был чрезмерно доволен своим высоким ростом, даже тщеславно этому радовался. «Благодаря высокому росту можно выделиться», - заявлял Оскар, а однажлы даже сказал: «Наполеона невозможно представить коротышкой: всегда думаешь о его великолепной голове, и забываешь о его маленьком толстом тельце. Должно быть, он очень досадовал из-за этого - коротышки не внушают уважения».

При этом Оскар абсолютно не осознавал тот факт, что большинство высоких мужчин не носится со своим ростом как с преимуществом. В целом он соглашался с Монтенем, который утверждал, что высокий рост - главное украшение мужчины: это делает представительным.

Оскар ничего не вынес из критических замечаний, он был исполнен чувства собственного достоинства, несмотря на добродушие, и если в его произведении находили изъяны, он в ответ просто туманно улыбался или менял тему разговора, словно его это не интересовало.

Я продолжал давить на его самолюбие, чтобы заставить его писать, но в ответ всегда слышал одно и то же:

- О Фрэнк, я не могу писать в столь отвратительных условиях.

- Но ты можешь прямо сейчас улучшить свои условия, и получить много денег, если начнешь писать.

Оскар в отчаянии покачал головой. Я пытался вновь и вновь, но мне не удавалось его растормошить, даже когда я соблазнял его деньгами. Тогда я не знал, что он регулярно получает больше 300 фунтов в год. Я думал, что Оскар абсолютно беден, зависит от случайной помощи друзей. У меня сохранилось его письмо примерно тех времен - он просил у меня хотя бы 5 фунтов, словно находился в крайней нужде.

Во время одного из своих визитов в Париж, обсудив его положение, я не удержался и сказал:

- Оскар, единственное, что могло бы заставить тебя писать - абсолютная, беспросветная бедность. В конце концов, самый лучший стимул - необходимость.

- Ты меня не знаешь, - резко ответил Оскар. - Я покончу с собой. Я могу терпеть до конца, но в полной нищете самоубийство поманит меня открытой дверью.

Вдруг угнетенность исчезла, лицо его просветлело.

- Ну разве не смешно, Фрэнк: англичане говорят про «открытую дверь», в то время как их собственные двери всегда закрыты, завешаны замками, заколочены, даже двери их церквей? Но это не лицемерие говорит в них: они просто не способны увидеть себя такими, каковые они на самом деле, у них нет воображения.

Оскар надолго замолчал, потом сказал мрачно:

- Фрэнк, самоубийство - всегда соблазн для несчастного, огромный соблазн.

- Самоубийство - естественный выход для человека, уставшего от жизни, - ответил я, - но ты ведь невероятно наслаждаешься жизнью. Тебе говорить о самоубийстве просто смешно.

- Фрэнк, ты знаешь, что моя жена умерла?

- Да, слышал, - ответил я.

- Мой путь к надежде и новой жизни заканчивается на ее могиле, - продолжил Оскар. - Всё утрачено безвозвратно, Фрэнк.

Он говорил с мрачной искренностью.

- Все великие мировые трагедии - окончательны и совершенны: Сократ не мог избежать смерти, хотя Критон открыл дверь его темницы. Я не мог избежать тюрьмы, хотя ты показал мне путь к спасению. Мы обречены на страдания, тебе так не кажется? Как пример для человечества - «эхо и отблеск вечности».

- Мне кажется, было бы лучше, вместо того, чтобы склоняться перед страданиями, попирать их ногами, сделать их ступенью на пути к успеху.

- О Фрэнк, ты любую трагедию превратишь в триумф, ты - борец. А моя жизнь кончена.

- Ты любишь жизнь, - закричал я, - как любил ее всегда. Я не встречал человека, который любил бы жизнь столь же сильно, как ты.

- Это правда, - воскликнул Оскар, лицо его сразу просветлело. - Фрэнк, я люблю жизнь больше, чем кто-либо. Жизнь приносит мне удовольствие. Люди, прогуливающиеся по бульварам, отблески солнечного света в листве, шум, суета экипажей, костюмы «cochers» и «sergents-de-ville», рабочие и нищие, сутенеры и проститутки - всё это радует меня до глубины души, и если бы ты позволил мне говорить, вместо того, чтобы надоедать мне просьбами писать, я был бы вполне счастлив. Почему я должен еще писать? Я сделал достаточно для обретения славы.

- Я расскажу тебе одну историю, Фрэнк, - прервал молчание Оскар. Он рассказал одну вещицу про Иуду. Он рассказал эту маленькую притчу восхитительно, с выразительными модуляциями голоса и еще более красноречивыми паузами...

- Так что в итоге ты твердо решил, - спросил я перед возвращением в Лондон, - что больше писать не будешь?

- Нет-нет, Фрэнк, - возразил Оскар, - я решил, что не могу писать в таких условиях. Если бы у меня было достаточно денег, если бы я мог избавиться от Парижа, забыть эти мои ужасные комнаты, поехать на зиму на Ривьеру, жить в деревушке на берегу моря, основанной римлянами, чтобы синее море лежало у моих ног, синее небо над головой, божественный свет в моей душе и никаких забот о деньгах, я начал бы писать столь же естественно, как поет птица, потому что я был бы счастлив и не мог бы не писать... "

Основа твоего творчества - жизненная борьба, тебе всё равно, что тебя окружает. А я - поэт, я могу петь лишь в лучах солнца, когда я счастлив.