813

– Мой бедный Рудольф, я видел его совсем маленьким… он приезжал играть со мной в Аугсбург… Я очень его любил.

И, взывая к госпоже Кессельбах, продолжал:

– И он тоже, мадам, он тоже меня очень любил, не правда ли? Он должен был вам об этом говорить… Мой старый папаша Стейнвег, так он меня называл.

Господин Ленорман подошел к нему и твердо произнес:

– Выслушайте меня. Господин Кессельбах был убит… Успокойтесь же… крики бесполезны… Он был убит, и все обстоятельства преступления доказывают, что преступник был в курсе этого самого секрета и проекта господина Кессельбаха. Нет ли в самой природе этого проекта чего-либо такого, что позволило бы вам разгадать?..

Стейнвег не мог прийти в себя.

– Это моя вина, – пробормотал он. – Если бы я не направил его на этот путь…

Госпожа Кессельбах с умоляющим видом приблизилась.

– Вы думаете… У вас есть какое-то предположение… О! Я прошу вас, Стейнвег…

– У меня нет никакой идеи… я над этим не думал, – прошептал он, – мне надо поразмыслить…

– Поищите в окружении господина Кессельбаха, – сказал ему Ленорман. – Никто не был причастен к вашим переговорам в тот момент? Сам он не мог кому-то довериться?

– Исключено.

– Подумайте хорошенько.

Оба они, Долорес и господин Ленорман, склонившись над стариком, с мучительным беспокойством ожидали его ответа.

– Нет, – проронил он, – я не вижу…

– Подумайте хорошенько, – повторил начальник полиции, – имя и фамилия убийцы начинаются с буквы «Л» и буквы «М».

– «Л»… – повторил тот, – я не вижу… «Л»… и «М»…

– Да, золотые буквы украшали портсигар, принадлежащий убийце.

– Портсигар? – произнес Стейнвег, силясь что-то вспомнить.

– Из полированной стали… И одно из внутренних отделений разделено на две части: та, что поменьше, для сигаретной бумаги, другая – для табака…

– На две части, на две части, – повторял Стейнвег, воспоминания которого, казалось, пробудила эта подробность. – Не могли бы вы показать мне этот предмет?

– Вот он, или, вернее, точное его воспроизведение, – сказал Ленорман, протягивая ему портсигар.

– Как? Что?.. – произнес Стейнвег, взяв портсигар.

Он тупо смотрел на него, разглядывал, крутил во все стороны, и вдруг вскрикнул, это был крик человека, в голову которому пришла вдруг страшная мысль. И он застыл, мертвенно-бледный, с дрожащими руками и блуждающим взглядом.

– Говорите, да говорите же, – приказал господин Ленорман.

– О! – молвил тот, словно осененный каким-то открытием, – все объясняется…

– Говорите, да говорите же…

Оттолкнув их обоих, Стейнвег, шатаясь, подошел к окну, потом вернулся назад и бросился к начальнику полиции:

– Сударь, сударь… убийца Рудольфа, я назову вам его…

Он умолк.

Наступило молчание. В глубокой тиши кабинета, меж этих стен, слышавших столько признаний, столько обвинений, прозвучит ли здесь имя отвратительного убийцы? Господину Ленорману казалось, будто он находится на краю бездонной пропасти и что оттуда к нему возносится голос… Еще несколько секунд, и он узнает…

– Нет, – прошептал Стейнвег, – нет, я не могу…

– Что вы такое говорите? – в ярости воскликнул начальник полиции.

– Я говорю, что не могу.

– Но вы не имеете права молчать! Правосудие требует.

– Завтра, я скажу завтра… Мне надо подумать… Завтра я расскажу вам все, что знаю о Пьере Ледюке… все, что предполагаю относительно портсигара… Завтра, я вам обещаю.

В нем ощущалось такого рода упорство, которое не в силах преодолеть самые энергичные усилия. Господин Ленорман уступил.

– Ладно. Я даю вам время до завтрашнего дня, но предупреждаю, что если завтра вы не заговорите, я буду вынужден сообщить об этом следователю.

Он позвонил и, отведя инспектора Дьёзи в сторону, сказал:

– Проводи его до отеля… и останься там… Я пришлю тебе двух товарищей. Глядите в оба. Его могут попытаться забрать у нас.

Инспектор увел Стейнвега, а господин Ленорман, вернувшись к госпоже Кессельбах, которую эта сцена сильно взволновала, извинился:

– Примите мои сожаления, мадам… Я понимаю, до какой степени вас это опечалило…

Он спросил ее о том времени, когда у господина Кессельбаха установились отношения со стариком Стейнвегом, и о продолжительности этих отношений. Однако она так устала, что Ленорман не стал настаивать.

– Должна ли я прийти завтра? – спросила она.

– Нет, конечно, нет. Я буду держать вас в курсе всего, что скажет Стейнвег. Не позволите ли предложить вам руку и проводить до вашего экипажа?.. Эти три этажа так трудны для спуска…

Открыв дверь, он пропустил ее. В ту же минуту в коридоре послышались возгласы и прибежали люди, дежурные инспекторы, служащие конторы…

– Шеф! Шеф!

– В чем дело?

– Дьёзи…

– Но он только что вышел отсюда…

– Его нашли на лестнице.

– Мертвого?

– Нет, оглушенного, без сознания…

– Но мужчина?.. Мужчина, который был с ним?.. Старик Стейнвег?..

– Исчез…

– Проклятье!..

II

Ленорман бросился в коридор, сбежал по лестнице и увидел Дьёзи, лежащего на площадке второго этажа среди группы людей, пытавшихся привести его в чувство. Он заметил поднимавшегося Гуреля.

– Гурель, ты идешь снизу? Ты кого-нибудь встретил?

– Нет, шеф…

Но Дьёзи приходил в себя и, едва открыв глаза, сразу же пробормотал: