82 часа.

Бледный Диман лежал на кровати в казенной пижаме, полностью загипсованная нога была прицеплена к непонятной конструкции, свисающей с потолка. Он с мрачным видом терзал гитару, сверяясь с аккордами в самоучителе, приколотом к задранной на потолок ноге. Друзья обнялись. Антоха выложил на тумбочку яблоки с апельсинами. Разговор не клеился. Обсудили последние новости. Вспомнили детали того, последнего боя.

   - Как соседи? - спросил Антон, кивая на стоящую у окна разворошенную кровать.

   - Да, урод какой-то! - протянул Диман, - повар, ВВСный после аварии лечится. Косит гад по черному. Как обход, так у него агония, а все остальное время по корпусам шляется, баб клеит. Издевается с-сука, говорит, на меня, калеку теперь ни одна баба не посмотрит. Нога, блин, подживет, я его, тварюгу, еще найду!

Антон только скрипнул зубами, прикидывая в уме, сколько времени он сможет провести в больнице, чтоб выследить ублюдка - повара.

   - Я тут с медсестричкой одной познакомился, такая лапа.- Антон расслабился, глядя как посветлело лицо друга. - она, когда на дежурстве, иногда поболтать заходит. Сосед падлюка лыбится, но пока помалкивает. Эх, скорей бы гипс сняли.

Снова повисла пауза. Антон встал и поднял прислоненную к стене гитару. Тренькнул струнами, подкрутил колки, выдал пробный перебор. Мелодичные аккорды разбежались по палате, отскакивая от белых стен. Он снова подвернул колки, настраивая инструмент, наиграл пальцами "Под небом голубым". Диман следил завистливо.

   - Я и не знал, что ты умеешь - протянул он.

   - Да, спасибо маме, таскала в детстве к учителю.

Антон пощипал струны, думая, что бы сыграть, и вдруг решился, ударил по зазвеневшим струнам, распугивая больничную тишину, напористым, заводным перебором:

Жил я с матерью и батей
В Нагарии, век бы так!
А теперь я лежу в "Рамбаме",
На кровати, весь в бинтах.

- Как сестричку-то зовут? - спросил он раскрывшего рот Димана.

- Тамар - ответил тот.

Что нам слава, что Тамара -
Медсестра и белый свет!
Помер тот сосед, что справа,
Тот, что слева-еще нет.

И однажды, как в угаре,
Тот сосед, что слева мне
Вдруг сказал: послушай, парень,
У тебя ноги-то нет!

Как же так, неправда, братцы!
Он, наверно, пошутил!
Мы отрежем только пальцы, -
Так мне доктор говорил!

Но сосед, который слева,
Все смеялся, все шутил,
Даже если ночью бредил,
Все про ногу говорил.

Издевался, мол не встанешь,
Не увидишь, мол, жены,
Поглядел бы ты, приятель,
На себя со стороны!

Если б не был я калекой
И слезал с кровати вниз,
Я б тому, который слева,
Просто б глотку перегрыз.

Умолял сестру Тамару
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа,
Он бы правду мне сказал!

При слове "калека" Антон слегка сбился, осознавая что песня не в тему, но решил доиграть.

Диман исподлобья, насупившись жег взглядом:

   - Сам сочинил?

   - Да нет, Высоцкий. Блин, ты извини, братуха, не подумал я, глупая песня...

Диман помолчал...

   - Если слова и аккорды напишешь, точно не обижусь.

Антону стало стыдно перед другом, стыдно за свою дурацкую выходку, за свои здоровые ноги. Он смотрел Димке в лицо, и вдруг заметил, как уголки губ у него поползли в верх. Диман улыбнулся сначала, а затем захохотал. Антон тоже заржал.

   - Ох, блин, умора,... - задыхаясь хрипел друг, - Как там в песне? ... теперь лежу в "Рамбаме"..., сам переделал?... ха ... или Высоцкий так и написал, ... эх, жаль сосед справа, в натуре не подох.

Потом они вместе учили слова и аккорды, которые Антоха нацарапал на выпрошенном у дежурной сестры пустом бланке-рецепте. Вскоре, к обходу, приперся сосед: высокий, смазливый парень, в расстегнутой до пупа пижаме. Посторонних из палаты выгнали. Подглядывая сквозь большое круглое окно Антон видел, как сосед кривился от боли, когда врач ощупывал ему спину. После осмотра повар, с трудом поднялся и хромая ушел, сопровождаемый сочувственными взглядами медиков.

Друзья проиграли на гитаре до вечера, Антон даже успел познакомится с Тамар, которая заступила на дежурство. Русского она не знала, а Антон не знал песен на иврите, пришлось спеть "Скорпионз". Видя, как расцвел Диман, разговаривая с девушкой, Антоха понял, что пора уходить.