8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

Таким образом, старик папа предлагал католикам отказаться от бесплодного штурма республики, признать ее легальность и, если возможно, войти в правительство, чтобы содействовать изменению существующих законов в пользу церкви. Эти настоятельные советы внесли сначала большое смятение в ряды католиков. Только самые проницательные люди поняли их. Вскоре послание папы французским кардиналам подтвердило энциклику. Де Мун и некоторые его друзья присоединились к политике главы церкви и по приказу свыше превратились в республиканцев. В Палате депутатов под руководством Пиу образовалась правая республиканская группировка, которая признала конституцию, оставив за собой право оспаривать любой закон, направленный против церкви. Но многие провинциальные католики и роялисты, неспособные понять эту политику, так явно высказывали ей свое неодобрение, что лепта св. Петра оказалась заметно урезанной. В Бретани и в Анжу благочестивые дамы молились об обращении папы на путь истинный.

Республиканские министры поверили или сделали вид, что поверили, будто Лев XIII — либерал. Эта величайшая глупость осталась незамеченной, так плохо знают во Франции, что представляет собой папа. И министры спокойно поздравляли себя с проявленной ими мудростью, давшей возможность умному папе примириться с республикой. Поистине, во времена президента Карно, весьма достойного представителя крупной буржуазии, республика была безмерно довольна собой. Она торжествовала, считая, что ей удалось объединить основные силы общества. Она была горда тем, что к ней приходят дворяне и священники. По примеру старых монархий, она величественно простирала над церковью свою покровительственную руку.

В 1894 году министром вероисповеданий стал ученик Гамбетты, ничем, однако, не напоминавший Жюля Ферри; это был человек мягкий, простой, отнюдь не честолюбивый, лишенный всяких империалистических устремлений и любивший потолковать за кружкой пива о немецкой философии. Он был очень умен; несколько тяжеловесное добродушие притупляло остроту его насмешливого ума. Он читал больше, чем обыкновенно читают политики. Ему были знакомы книги Ламенне и речи Монталамбера [642], он интересовался церковными делами. На посту министра он охотно беседовал с епископами, и, так как у него была добрая и чувствительная душа, он полюбил их. Он поверил, что они также тонки и умеренны, как и он сам, и возомнил себя теологом, как они. Наконец, будучи стар, утомлен, тучен, он стал думать лишь о том, чтобы жить с Римом в мире и согласии.

Таким образом, Спюллеру казалось, что при нем в министерстве повеяло новым духом, на самом деле это было лишь благодушием и самоуспокоенностью, свойственным министрам, которым льстят и которые сами себя обольщают.

На всем протяжении этого благословенного мира, среди этого ничем не нарушаемого спокойствия римско-католическая церковь готовилась нанести республике сокрушительный удар.

Глава III

О деятельности церкви во Франции в 1897–1899 годах

В 1897-году всю страну взволновало одно дело, затронувшее армию, ее штабы и военные советы. Оно вызвало такую борьбу страстей, что может сравниться лишь с буллой «Unigenitus» [643], возбудившей за сто семьдесят четыре года до этого (что я с удовольствием отмечаю) горячие споры французов о правде и неправде. Дело Дрейфуса, возникшее на основе негласного судопроизводства, было опасно хотя бы тем, что окружавшая его тайна способствовала распространению лжи. У его истоков мы видим антисемитов, которые уже некоторое время нарушали спокойствие Франции. Могло показаться странным, что в мирное время среди доброжелательного и терпимого народа нашлись люди, способные пробудить заглохшую расовую ненависть и разжечь религиозную войну, если бы не было известно, откуда взялись эти люди, как две капли воды похожие на посланцев римско-католической церкви. К антисемитам вскоре присоединилась многочисленная «Черная партия», которая сеяла зловещие слухи в гостиных, в предместьях, в деревнях, распространяла тревожные вести, говорила о заговоре и предательстве, затрагивала патриотические чувства народа, лишала его уверенности в себе, мало-помалу преисполняя гневом и страхом. Ее приверженцы еще не показывались при ярком свете дня, образуя во мраке огромную неясную массу, среди которой нетрудно было угадать нечто, похожее на рясы облеченных в доспехи монахов — членов Лиги. Но когда «Черная партия» сплотила все силы контрреволюции, объединила множество недовольных республикой и погнала перед собой ту человеческую пыль, которую взметает порыв безумия, овладевающий массами, она поднялась наконец во весь рост, огромная, многоликая, и приняла громкое имя Национализм.