9 часов над Атлантикой

Лео уже раз десять привычно быстрым движением проверил телефон. За время девятичасового перелёта у него были пропущенные звонки, но судя по выражению его лица, когда просматривал список, ни один из них не оказался тем, которого он так ждёт.

— Ты не рассказала главного.

— Чего же?

— Как тебе удалось вырваться с улицы?

— Приготовься к разочарованию. Это не совсем я. Мне помогли. Женщина — Мэри — журналист, она снимала сюжет о бомжах Хастингс стрит. Была у нас такая, не от мира сего — Рыжая Рая, дитя улиц. Ну вот, я сидела в своей палатке и даже не думала давать никаких интервью, как ты и сам наверняка догадываешься, как вдруг услышала, что именно она треплет. А трепала она, что не может жить в четырёх стенах. Что государство несколько раз обеспечивало её жильём, но она чувствовала себя затворницей и снова сбегала на улицу. Меня это взбесило! Да, такие, как она, неформалы — уличные романтики — безусловно среди нас были, но тех, кто оказался на улице не по своей воле — больше. Подавляющее большинство! А из её самодовольных речей выходило так, словно извечная армия бомжей Хастингс стрит — это наш выбор. Короче, я вышла и рассказала свою историю. В подробностях. В глазах Мэри были слёзы. Меня показали по всем каналам, но помогло мне не это. В тот же вечер, вечер поворотной точки в моей жизни, Мэри рассказала мне о вечерних курсах Продолженного обучения. Оказалось, что школу можно закончить, занимаясь по вечерам. На тех курсах было очень много иммигрантов, и я просто офигела от той помощи, которую им оказывало государство не только в материальном плане, но и в консультационном. Именно там я узнала, что абсолютно любой канадец, даже самый нищий, даже бомж, может выучиться и получить любую профессию в кредит от государства. Кредит на время учёбы беспроцентный, но как только ты заканчиваешь программу, тебе даётся ещё полгода на поиск работы и только потом включается процент. Это было решение, цель, свет в оконце. Я собралась и пошла к ней. Дошла, как ты знаешь, только сейчас.

— Я потрясён. Я восхищён и очарован! Тебе обязательно нужно с ней связаться.

— Поблагодарить?

— Не только. Сейчас — самое время для второго интервью, которое станет светом в оконце для тысяч, Лея. Ты уникум. Ты Человечище, Бетельгейзе!

— Думаешь?

— Уверен. Абсолютно точно уверен.

Ему уже пора, но перед тем, как улететь, Лео предлагает проводить меня до моего выхода на посадку.

Velvet Moon — Call The Reinforcements

Идём мы медленно, не торопясь, хотя время должно уже его поджимать, а когда приходим — продолжаем стоять друг напротив друга. Он не хочет уходить, я это чувствую. Но в глазах его — сожаления.

— Я знала! Знала же!

— Что именно?

— Что это будет… вот так. У хорошего всегда наступает конец!

— Но и у плохого тоже…

— У хорошего быстрее, — спорю и упираюсь лбом в его плечо, он обнимает, обеими руками прижимает к себе, уложив подбородок на мою макушку.

Похмелье улетучилось, но степень близости между нами, родившаяся за эти девять часов, никуда не делась.

Сказать или не сказать? Я же всё равно больше его не увижу. Никогда.

— Ты лучше всех…

— Прям так уж и лучше?

Его смех тихий, но душевный и какой-то настолько глубинный, окутывающий теплом, что в совокупности с предшествующей мыслью о «никогда», жутко слёзовыдавительный.

— Лучший, — повторяю. — Уровень «Бог».

Чёртовы минуты, как снежинки в апреле. Тают. Я знаю, что ему пора… но пальцы не разжимаются.

— Сколько тебе на самом деле лет, скажи напоследок, а?

— Угадай! — смеётся.

— Тридцать пять? Шесть?.. Семь?!

— Сорок три, Лея, — выдыхает с грустинкой.

— О… Матерь Божья…

— Да, для тебя я старик, Бетельгейзе.

— Нет! Нет! Нет!

Будто это «нет» мне поможет. А Лео обнимает крепче.

— Я замарала твою футболку своими слезами. Прости.

— Хорошо, что не…

— И ими тоже, возможно.

— Не переживай, это к удаче. Стану надевать её на самые перспективные сделки.

— И вспоминать меня?

— Обязательно, — ухмыляется. — Всенепременно!

— Какова вероятность того, что двое снова случайно пересекутся на этой планете?

— Учитывая, что мы живём в одном городе — весьма и весьма велика.

— Лео… — нет, я должна, обязана спросить. — Ты будешь… ждать её звонка?

Он не отвечает, но в его молчании все мои горькие ответы.

— Тебя тоже ждут, — говорит.

— Нет, никто меня не ждёт.

— Ждёт. Я знаю.

Он отпускает меня, и в этот момент мне физически больно. Делает шаг назад и улыбается.

— У тебя всё будет хорошо! Иное ты просто не допустишь! — подмигивает.

Вид у него… вполне жизнерадостный, а потому убедительный.

— Думаешь? — щурюсь, как он это делал в самолёте.

— Уверен.

— Прощай?

— Увидимся!

Он разворачивается и уходит, ощутимо прихрамывая.

— Лео! — окликаю его, и этот оклик похож на крик умирающей звезды.

Он оборачивается, так широко улыбаясь, что мне ещё больнее, чем было.

— Я хочу знать, как целуются сорокалетние!

Его брови, само собой, взлетают и складываются домиком — ну вот, я уже могу предсказывать его мимику. Мы знакомы вечность? Мы должны разделить эту вечность на двоих?

Он бросает сумку на пол, где стоит, и моё сердце останавливается.