9 жизней Антуана де Сент-Экзюпери

Отправляясь на землю Франции, он чувствовал себя свободным, снова свободным. Действительно, ведь «свобода существует лишь для того, кто куда-то стремится». Его первое задание было назначено на 6 июня, на дату начала высадки союзников в Нормандии. Он должен был собрать важную информацию для высадки в Провансе, запланированной на 15 августа. Потом последовали и другие задания. А 23 июня он был атакован двумя «кобрами», как он называл немецкие «Мессершмитты», над Ля-Сьотой, но ему удалось уйти от них в небе благодаря самолету, который достиг скорости в 700 км/ч. Но 11 и 14 июля он позволил себе вольности с воинским уставом. Получив сообщение о том, что немцы взорвали замок его сестры в Аге, он решил пролететь над ним. Зрелище руин оказалось отвратительным. Решительно все вокруг рушилось. 17 июля авиаотряд 2/33 поменял место базирования и переместился в Бастию-Борго.

30 июля он собирался отправиться на последнее задание. Он не ложился спать. По всей видимости, он всю ночь что-то писал. Письмо, которое он направил Даллозу, показывает все его отчаяние, весь его пессимизм по поводу будущего мира и людей. Он написал: «Если меня собьют, я ни о чем не буду жалеть. Меня ужасает грядущий муравейник. Ненавижу добродетель роботов. Я был создан, чтобы стать садовником». На следующее утро он покинул виллу Эрбалунга, где он жил вместе с другими пилотами. Он поехал на джипе в Поретту, где его уже ждал его двухмоторный «Лайтнинг»[58]. Он забрался в кабину самолета, сделал последний знак «ползучим», затем улетел. И вот он уже над Средиземным морем. У него была привычка лететь вперед, не оглядываясь назад, полностью отдаваясь своему заданию. Возможно, через несколько минут его догнал немецкий самолет. Как бы то ни было, в ста километрах от побережья он неожиданно на полной скорости спикировал в море. Если бы пилот, который встретил Маленького принца, был там, он бы подумал: «Я чувствовал, что он – что-то особенное. Я крепко обнял его, точно малого ребенка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну и я не в силах его удержать… Он задумчиво смотрел куда-то вдаль». Но не стоит беспокоиться о том, кто, как он говорил, сам выбрал для себя «максимальный износ». Просто это было окончание его миссии. Просто это было так. Он же рассказывал нам, что «покажется, будто я умираю, но это неправда»; что его тело будет «как старая ненужная оболочка»; что «сбросить старую оболочку – тут нет ничего печального». Он же говорил нам: «Знаешь, будет очень славно. Я тоже стану смотреть на звезды. И все звезды будут точно старые колодцы со скрипучим воротом. И каждая даст мне напиться». И ему не будет грустно, если мы, глядя на звезды, подумаем о нем и о том послании, которое он пытался написать. Это относится как к жизни, так и к смерти. «Кто может знать, что утолит его жажду? Один не может жить без плеска реки, чтобы услышать его, он готов пожертвовать жизнью», – как написал он в «Цитадели».

В своем последнем письме он оставил нам сообщение, ради которого умер. Он боялся уверенного прихода «человека-робота, человека-термита, человека, мечущегося между конвейером системы Бедо[59] и игрой в карты». Человека, «лишенного творческой силы, который в деревнях не способен даже создать новый танец, новую песню». Человека, «вскормленного серийной, стандартной культурой, наподобие того, как скот выкармливают сеном». Он и сейчас кричит нам из бездны своего отчаяния, что «существует лишь одна проблема, одна-единственная на свете. Вернуть людям духовную сущность, духовные заботы. Сделать так, чтобы их захлестнуло чем-то вроде григорианского песнопения». Он пытается убедить нас, что «жить холодильниками, политикой, балансами и кроссвордами больше нельзя», что нельзя больше «жить без поэзии, красок и любви». И единственный вопрос продолжает преследовать его: «Что можно и что нужно сказать людям?»

Григорианское песнопение – это мы должны его сочинить. И это сообщение – мы должны его услышать, чтобы не уснуть, не стать тем умиротворенным скотом, что откармливают на убой. Его смерть оставляет нам открытое письмо. А мы должны на него ответить.

И ведь не все еще потеряно. Изумление, урок которого он преподносит нам, безусловно, является кратчайшим путем к борьбе. В самом деле, «это великая тайна. Для вас, любящих Маленького принца, и для меня тоже ничто во Вселенной не будет прежним, если где-то, никто не знает где, барашек, которого мы не знаем, съел розу». В конце концов, я могу попросить вас лишь об одном: «Посмотрите на небо. Спросите себя – барашек съел цветок, да или нет? И вы увидите, как все изменится».

Заключение. Линия часовых

ФИЛОСОФИЯ Антуана де Сент-Экзюпери – не привязана ли она к конкретной дате? И чем может быть полезно для нас сегодняшних его богатое на уроки видение, выработанное в 1930-х и 1940-х годах? В самом деле, все теперь кажется таким ускоренным, таким сложным. Ставки и основы преданности выглядят призрачными. За что бороться?