900 ДНЕЙ БЛОКАДЫ. Ленинград 1941—1944

«У нас идут слухи от военных, которые говорят: „Пусть рабочие начнут бунт, и мы начнем и сметем советскую власть, довольно мучить нас“. Я уверена, это будет, потому что ты себе представить не можешь, что здесь творится».

Однако доля негативных настроений была незначительной. Подавляющее большинство ленинградцев и их защитники стойко переносили лишения блокады, верили в победу над врагом и были настроены до конца отстаивать свой город. Даже 25 ноября 1941 г., когда ленинградцы получали самую низкую норму хлеба, П. Н. Кубаткин в спецсообщении писал, что «трудящиеся города выражают готовность стойко перенести продовольственные лишения, еще больше помогать фронту, чтобы разорвать блокаду и обеспечить победу над врагом». «Я согласен перенести любые лишения, — говорил кузнец завода им. Ленина Дмитриченко, — только бы отогнать от Ленинграда эту нечисть».[251] Известная русская художница А. П. Остроумова-Лебедева записала в своем дневнике: «Я всем существом своим, умом, душой и сердцем сознаю, что нам сдавать немцам Ленинград нельзя! Нельзя! Лучше нам всем умереть! Погибнуть, но не сдаваться».[252] «Мы детям клянемся, клянемся могилам, что нас покориться никто не заставит» — так выразила чувства ленинградцев А. А. Ахматова в стихотворении «Клятва».

«Многие меня изумляли, — пишет один антисоветски настроенный блокадник, покинувший СССР и издавший в Нью-Йорке под фамилией Криптон книгу «Осада Ленинграда». — Группа лиц, жестоко голодавших, среди которых были люди очень близкие мне, нисколько не изменили своих осенних взглядов. „Да, ужасно, — говорили они, — но все-таки лучше, чем победа немцев" — старых беспощадных врагов всего русского… Те, кто держался крепче, пытались всячески спасти или хотя бы облегчить участь умирающих… Зачастую это было безнадежно и приводило к тому, что, спасая близких, люди чересчур быстро начинали умирать сами… Общей чертой людей, несмотря на жестокие страдания, оставалась изумительная выдержка».[253]

Да и сами немцы, внимательно следившие за положением в Ленинграде, не придавали большого значения возмущению ленинградцев. В сводке начальника полиции безопасности СД от 12 февраля 1942 г., когда положение в Ленинграде было самым тяжелым, говорилось: «Даже если учесть отдельные проявления возмущения, нельзя рассчитывать на организованное выступление, которое может привести к какому-либо изменению. Город прочно находится в руках Советов».[254]

Несмотря на ужасы блокады, ленинградцы не потеряли человеческого облика. Как пишет Д. Гранин, «большинство людей не расчеловечилось».[255] За небольшим исключением, ленинградцы продолжали оставаться людьми и делали все возможное для победы над врагом. «Многие ленинградцы в тех нечеловеческих условиях, — пишет блокадница С. Павлова, — показывали примеры такой духовной высоты, такой жизнестойкости и человеколюбия, какие трудно встретить в обычных житейских условиях. Голод не убил человека в человеке, мы продолжали мыслить, чувствовать».[256]

2. Попытки прорыва блокады

После окружения Ленинграда немецкими войсками положение блокированного Ленинграда было очень тяжелым. На южных подступах к нему фронт проходил по линии Урицк — Пулковские высоты — подступы к Колпино и далее от устья р. Тосно по левому берегу Невы до Шлиссельбурга. На севере финские войска находились на линии государственной границы 1939 г. На востоке от Ладожского оз. линия фронта шла примерно по р. Свирь и выходила на побережье Онежского оз.

Если на севере фронт в отдельных местах проходил в 45–50 км от города, то на юге передний край находился всего в нескольких километрах от городской черты. Кировский завод отделяли от линии фронта всего 6 км. В осаде оказались войска 42-й, 55-й и 23-й армий, корабли и части Балтийского флота, которым стало очень трудно оборонять город, так как связь с ними могла поддерживаться только по Ладожскому оз. и по воздуху. На Приморском плацдарме, отрезанном противником от Ленинграда, оборонялись войска 8-й армии и части береговой обороны Балтийского флота. 54-я армия, включенная 26 сентября 1941 г. в состав Ленинградского фронта, находилась за пределами блокадного кольца восточнее Шлиссельбурга.

Тяжесть положения Ленинграда хорошо понимала Ставка Верховного Главнокомандования, и, естественно, ее первой реакцией было стремление разорвать кольцо блокады. «Учитывая исключительно тяжелое положение, в котором находились войска и население Ленинграда, — пишет маршал Советского Союза А. М. Василевский, — Верховное Главнокомандование принимало все меры к тому, чтобы как можно быстрее снять блокаду с осажденного города».[257] А в конце 1941 г., когда И. В. Сталин давал разрешение на открытие Ледовой дороги через Ладожское оз., он написал М. С. Хозину и А. А. Жданову: «Вы не должны забывать, что единственное средство добиться надежного и регулярного снабжения Ленинградского фронта и г. Ленинграда заключается в том, чтобы поскорее, не теряя ни часа, прорвать кольцо противника и пробить себе дорогу».[258]