99 дней

– Я… пока ничем, – признаюсь я и тут же смущаюсь своей отчужденности: мне стыдно, что здесь практически никто не хочет меня видеть. У Гейба всегда был миллион друзей. – В основном прячусь.

Гейб кивает. А потом говорит:

– Как думаешь, завтра ты тоже будешь прятаться?

Я сразу же вспоминаю, как мне было десять или одиннадцать, и я наступила у озера на стекло, а Гейб донес меня на спине до дома. Вспоминаю, что мы целый год врали Патрику. Мое лицо опухло от слез, и в голову как будто запихнули что-то из ваты.

– Я не знаю, – наконец отвечаю я, но при этом заинтригована. Может, все дело в постоянной боли от одиночества, но встреча с Гейбом подсказывает мне, что что-то произойдет, на пыльной дороге покажется поворот. – Возможно. А что?

Гейб улыбается мне, как церемониймейстер, как человек, подозревающий, что я в предвкушении, и желающий удовлетворить его.

– Заберу тебя в восемь, – вот и все, что он говорит.

День 5

Гейб приезжает минута в минуту и, дважды ударив по клаксону, дает понять, что ждет снаружи. Я быстро сбегаю по лестнице, ботинки шумно стучат по паркету. Мои волосы распущены.

– Ты куда-то идешь? – кричит из кабинета мама. Она удивлена, что вполне естественно, так как до этого момента мой круг общения состоял из Виты, Оскара и маленького робота от Netflix, дающего рекомендации на основе уже просмотренного. – С кем?

Мне не хочется ей говорить – порыв соврать сродни рефлексу. Нет желания снова становиться материалом для книжного клуба Опры. А потом решаю, что мне все равно.

– С Гейбом, – объявляю я, голосом бросая ей вызов. И, не дожидаясь ответа, выхожу за дверь.

Он ждет меня на подъездной дорожке, в магнитоле играет диск Боба Дилана. Музыка такая звонкая и знакомая. Его родители были хиппи: Чак носил волосы до плеч, пока Патрику и Джулии не исполнилось пять, и мы оба выросли под такую музыку, звучащую в их доме.

– Привет, незнакомка, – говорит он, когда я сажусь на пассажирское сиденье. – Уже разрушила сегодня какие-нибудь дома?

Я фыркаю.

– Пока нет, – уверяю его, закатив глаза, и пристегиваюсь. И только выдохнув, понимаю, что весь день нервничала из-за этого момента. Конечно, можно было и не переживать – это всего лишь Гейб, которого я знала еще с детского сада; Гейб, мой сообщник по преступлению. – Но понимаешь, еще рано.

Мы выезжаем за пределы города и едем пятнадцать минут до грузовика с хот-догами, стоящего на парковке у обочины дороги, куда в детстве нас возили его родители. Стоянка окружена гирляндами, столы липкие от влажности и слишком толстого слоя глянцевой краски. Семьи шумными компаниями едят мороженое. В коляске суетится ребенок; на детской площадке на фоне последней синевы сумерек играют мальчик и девочка. Рука Гейба касается моей, пока мы стоим в очереди. И я думаю, он стал шире в плечах и более красивым со времени нашей последней встречи – целых два года назад, перед его отъездом в Нотр-Дам. Он теперь поразительно высокий.

Мы садимся на свободный столик, мои ботинки и стильные кожаные шлепки Гейба встали на скамейке рядышком. Он берет огромный бумажный пакетик с луковыми кольцами, в воздухе повисают аромат жареного теста и дымка от гриля. С того момента, как Патрик заявил, что больше не хочет меня видеть, я ни к одному парню не сидела настолько близко, как сейчас к Гейбу. Я ни с кем не встречалась в Темпе.

– Так почему ты вернулась? – спрашивает Гейб.

Делаю глоток лимонада и отмахиваюсь от зависшего над коленом комара.

– Закончила школу, – отвечаю я, передернув плечами. – После выпуска мне было некуда деваться. Я, наверное, могла бы сбежать, но…

– Не можешь прятаться, – заканчивает Гейб, ссылаясь на вчерашний разговор на заправке. Мы с минуту сидим в уютном молчании – странно вот так находиться рядом с ним. До произошедшего из всех Доннелли я была наименее близка к Гейбу. Не ему я рассказывала свои секреты: все изменилось, когда наши отношения с Патриком полетели к чертям. Я никогда не делилась с ним всем, что меня беспокоило. Наверное, логично, что теперь он единственный, кто будет со мной общаться.

Мы едим хот-доги, и Гейб рассказывает про школу в Индиане, где изучает биологию, как он проводит время этим летом и что работает в пиццерии, чтобы помочь маме.

– Как она? – спрашиваю я, вспоминая толстый серый хвостик и легкую улыбку Конни. После смерти Чака она не ушла в себя, а пошла вперед, вскинув голову. Когда мне было четырнадцать, у папы Гейба, Патрика и Джулии случился сердечный приступ прямо за столом, посреди спора Гейба и Патрика по поводу того, чья очередь поливать из шланга их моторную лодку «Салли Форт». Следующим летом Конни продала эту лодку. И теперь сама управляет пиццерией.

– В порядке, – отвечает Гейб, и я улыбаюсь. Мы разговариваем обо всяких пустяках: о костюмированной вечеринке, на которую он ходил пару недель назад, где все парни оделись своими мамами, и о том, что смотрим по телевизору.