В эмиграции Шмелев много писал — около 20 книг, в том числе несколько крупных романов — «Няня из Москвы», «История любовная», не законченные — «Солдаты» и «Пути небесные». В течение 17 лет работал над очерками дореволюционного русского быта «Лето Господне». Книга «Лето Господне» — не идиллия, не утопия, не миф, это эпос русской жизни, как и другая книга «Богомолье».
«Шмелев прежде всего русский поэт по строению своего художественного акта, своего содержания, своего творчества — такую оценку давал ему философ Иван Ильин. — В то же время он — певец России, изобразитель русского исторического, сложившегося душевного и духовного уклада, и то, что он живописует, есть русский человек и русский народ — в его подъеме, в его силе и слабости, в его умилении и в его окаянстве. Это русский художник пишет о русском естестве…»
А язык? А языковые обороты? «Осадил рюмку водки», «на палубе пороло дождем»… «Это — пламенное сердце и тончайший знаток русского языка… Шмелев, на мой взгляд, — отмечал друживший с ним Константин Бальмонт, — самый ценный писатель из всех нынешних». «Шмелев теперь — последний и единственный из русских писателей, у которого можно учиться богатству, мощи и свободе русского языка», — сказал Куприн на 60-летии Шмелева в 1933 году.
Подобных отзывов можно привести много. Но, объективности ради, следует упомянуть и критику в адрес писателя. Некоторые критики не принимали монархизма и православия Шмелева, все «старое, исконное и кондовое», что было в России и которое он защищал. Обвиняли в «полицейщине» и «черносотенстве». Эти упреки и нападки были вызваны тем, что Шмелев «осмелился защищать историческую Россию против революции», против новой России.
Против чрезмерной «русскости» Шмелева протестовали в основном эмигранты молодого поколения, особенно усердствовал Георгий Адамович, он говорил, что все, что пишет Шмелев — это-де «мертво», и «соляночка на сковородочке», и «струна, на которой легко играть», и многое другое.
22 июля 1936 года умерла жена Шмелева, ее потерю он мучительно переживал. До этого «трепыхающийся и беспокойный человек», как называл себя сам Шмелев, впал в уныние и хандру, но работать не переставал. Перенес операцию и отправился на поправку здоровья в обитель Покрова Божьей Матери в 150 километрах от Парижа. В день приезда с ним случился сердечный приступ, и Иван Шмелев там и скончался, в возрасте 76 лет. В Бюсси-ан-От он собирался закончить роман «Пути небесные». Но не закончил и сам отправился в путь…
Вспомним еще два эпизода из жизни писателя. В 1928 году он обратился к Томасу Манну с письмом-протестом против распродажи в Берлине русских художественных ценностей из Эрмитажа (позорная акция советской власти): «Я верю, Вы не можете допустить спокойно, чтобы Ваша страна стала поприщем, — сильнее сказать, разбойничьим майданом, где без зазрения совести и громогласно могут распродаваться ценнейшие из сокровищ, собранных веками и силами России…»
Второй эпизод относится к началу Второй мировой войны, когда Шмелев питал иллюзии, что Германия освободит Россию от большевизма. Когда его обвинили в коллаборационизме, он заявил: «Фашистом я никогда не был и сочувствия фашизму не проявлял никогда». Шмелеву просто был ненавистен советский строй.
И последнее. Первое монографическое исследование, посвященное глубинам религиозного духа Шмелева, создал немецкий литературовед Вольфганг Шрик. А фундаментальное исследование о летописце старой, ушедшей, как Атлантида, России, «Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева», написанное Ольгой Сорокиной, вышло в США, в Окленде в 1987 году.
Россия, как всегда, опаздывает с признанием своих пророков и кумиров. Одно лишь сделано благородное дело: перенесены останки Ивана Сергеевича Шмелева с кладбища в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем на кладбище Донского монастыря в Москве. Шмелев в это перенесение верил: «Знаю, придет срок — Россия меня примет».
ЭРЕНБУРГ
Илья Григорьевич
Жизнь и творчество Эренбурга можно разделить на два периода: юность — поэт Серебряного века, зрелость — советский писатель, прозаик и публицист. Польский писатель Ярослав Ивашкевич писал про Эренбурга: «Считая себя поэтом, он разменял — ибо считал это своим гражданским долгом — золотые цимбалы на пращу, которой разил филистимлян: как внешних врагов своей родины, так и внутренних, что стоило ему большого труда и больших жертв». Однако стихи писать не бросал и на закате лет подвел как бы итог всей жизни:
Да, он был игроком по натуре. Следователь, который вел его дело, назвал Эренбурга «юношей с темпераментом».