99 имен Серебряного века

Перевербовать Блока Клюеву не удалось, но с помощью Блока Клюев в Москве издал 3 книги: «Сосен перезвон», «Братские песни», «Лесные были». Сборник «Сосен перезвон» был посвящен «Александру Блоку — Нечаянной Радости».

Такие же противоречивые отношения сложились у Клюева с Есениным. Они познакомились в 1915 году, и между ними возникла идеологическая и мировоззренческая близость. «Что бы между нами ни было, — писал Есенин, — любовь остается, как ты меня ни ругай, как я тебя. Все-таки мы с тобой из одного сада — сада яблонь, баранов, коней и волков… Мы яблони и волки — смотря по тому, как надо».

Клюев и Есенин организовали «новокрестьянскую» группу, в которую вошли Ширяевец, Клычков, Орешин и другие поэты-аграрии. Однако группа распалась после Октября 17-го, что не помешало в дальнейшем советским критикам нещадно критиковать и бить членов группы как «кулацких поэтов».

Но прежде чем говорить о революции, необходимо хотя бы кратко сказать о том, что «пел» в стихах Николай Клюев. Он пел Россию, пел природу, пел народ. Глагол «пел» не случаен, ибо стихи Клюева — это своеобразные песенные распевы, все эти — «Запечных потемок чурается день…», «Когда осыпаются липы в раскосом и рыжем закате…», «В просинь вод загляделись ивы…», «Я молился бы лику заката…».

Религиозная лексика, языковая архаика, «пестрядь» и «изукрашенность» речи, этнографические детали деревенского быта — все то, что Есенин называл в Клюеве «только изограф, но не открыватель», роднит поэзию Клюева с живописными полотнами Васнецова, Билибина, Нестерова… Поэзия Клюева изукрашена, духовита и ароматна.

Мои застольные стихи
Свежей подснежников и хмеля.

В своих стихах Клюев поет осанну деревне и одновременно клеймит город.

Город-дьявол копытами бил,
Устрашал нас каменным зевом.

Но не только город был противен, противоестествен Клюеву, а и весь урбанистический уклад современной цивилизации, весь этот индустриальный Запад, и, конечно, ему была ненавистна Америка. «Как ненавистен и черен кажется весь так называемый Цивилизованный мир и что бы дал, какой бы крест, какую бы голгофу понес — чтобы Америка не надвигалась на сизоперую зарю, на часовню в бору, на зайца у стога, на избу-сказку…», — писал Клюев Ширяевцу в ноябре 1914 года.

Однако отнюдь не Америка нависла над Россией, а разрушил всю сельскую благодать патриархально-крестьянской России огненный вихрь революции.

Клюев, как и многие другие поэты, вначале приветствовал революцию:

Как буря, без оглядки,
Мы старый мир сметем,
Знамен палящих складки
До солнца доплеснем!

С патетикой он вещал:

Из подвалов, из темных углов,
От машин и печей огнеглазых
Мы восстали могучей громов,
Чтоб увидеть небо в алмазах.

В 1917–1919 годах Клюев пишет много революционных стихов и даже в подтверждение своей новой «красной веры» вступает в партию большевиков. Одним из первых поэтов обратился к образу Ленина. Он наивно верил, что идущая революция исключительно крестьянская, и она позволит мужику достичь молочных рек и кисельных берегов, что будет «мужицкий рай» —

И цвести над Русью новой
Будут гречневые гении.

Гении пришли другие. Гении зла. Это очень скоро почувствовал Клюев. Уже в 1922 году поэт был полон боли и страха за этот новый мир:

Блузник, сапожным ножом
Раздирающий лик мадонны, —
Это в тумане ночном
Достоевского крик бездонный.

Из партии Клюева исключили из-за его религиозных убеждений. Запретили и изъяли его поэму «Плач о Есенине» (1926) и начали планомерно травить как махрового реакционера и «барда кулацкой деревни».

Дирижер Николай Голованов в письме к певице Неждановой рассказал об одном вечере в декабре 1929 года, на котором Клюев читал свои новые стихи: «…Я давно не получал такого удовольствия. Это поэт с иконописным русским лицом, окладистой бородой, в вышитой северной рубашке и поддевке — изумительное, по-моему, явление в русской поэзии… Теперь его ничего не печатают, так как он считает трактор наваждением дьявола, от которого березки и месяц бегут топиться в речку. Стихи его изумительны по звучности и красоте… я чуть не заплакал в одном месте…»

В 1934 году последовал арест Клюева и высылка. В июне 1937 года снова арест, обвинение в создании монархической и церковной организации и расстрел. Клюеву исполнилось 53 года, но здоровье его было полностью подорвано из-за тяжких лишений и болезней.

Я умер! Господи, ужели?
И где же койка, добрый врач?
И слышу: «В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!..»