99 имен Серебряного века

Но вот что примечательно. В стихах Мирра Лохвицкая являлась жаркой и страстной вакханкой. «Зачем твой взгляд, и бархатный, и жгучий, мою волнует кровь?..» И тут же следуют многообещающие призывы: «Мне нет предела, нет границ…» В стихах Лохвицкая готова пропеть в честь Афродиты «гимн любви», ибо, по ее уверенью, «это счастье — сладострастье». А в жизни… в реальной жизни она была иной, менее «афродистой», более заземленной. И этот контраст между поэтическим имиджем и реальным образом женщины поразил Ивана Алексеевича Бунина:

«Она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает, лежа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив, болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью…»

И поэтому не случайно в дом к Лохвицкой захаживали не изломанные декаденты, но модерниствующие снобы, вполне нормальные люди, интересующиеся литературой не больше, чем самой жизнью. К тому же в доме Лохвицкой было по-домашнему уютно и всегда вкусно потчевали.

Вспоминает Аким Волынский: «В домашнем быту это была скромнейшая и, может быть, целомудреннейшая женщина, всегда при детях, всегда озабоченная своим хозяйством. Она принимала своих гостей совсем на еврейский лад: показывала своих детей, угощала заботливо вареньем и всяческими сладостями. Этот сладостно-гостеприимный оттенок имеет восточно-еврейский отсвет. В Лохвицкой блестящим образом сочетались черты протаарийской женщины с амуреточными импульсами, изливающимися лишь в стихах».

Одевалась Лохвицкая вычурно, отдавая дань петербургской моде и стилю декаданса. Себя она представляла достаточно объективно и четко:

В кудрях каштановых моих
Есть много прядей золотистых —
Видений девственных и чистых
В моих мечтаньях огневых.

Слилось во мне сиянье дня
Со мраком ночи беспросветной, —
Мне мил и солнца луч приветный,
И шорох тайн манит меня.

И суждено мне до конца
Стремиться вверх, скользя над бездной…

Творчество и жизнь Мирры Лохвицкой — это балансирование между высоким и низким, между романтикой чувств и прозаическим бытом, борьба «серафимической» героини («Моя душа — как лотос чистый»/ и демонической/ «Я жрица тайных откровений»), — и все это, «скользя над бездной».

Аким Волынский в журнале «Критика и библиография» в конце 1898 года писал:

«Г-жа Лохвицкая — поэтесса молодая, с огнем чувств в своих по преимуществу любовных стихах. На обыкновенные темы она не пишет. Если искать в современной поэтической литературе особенного стихотворца, то придется остановиться именно на г-же Лохвицкой… она откровенно поет любовь. В ней как бы горит кровь Суламифи. В душе ее как бы звучат отголоски Песни Песней. Не стесняя себя ничем на свете, она смело открывает свое сердце — с таким простодушным порывом, который одновременно и подкупает и удивляет…»

Я люблю тебя, как море любит солнечный восход,
Как нарцисс, к волне склоненный — блеск и холод сонных вод.
Я люблю тебя, как звезды любят месяц золотой,
Как поэт — свое созданье, вознесенное мечтой…

…Я люблю тебя, как любят неразгаданные сны:
Больше солнца, больше счастья, больше жизни и весны.

Это в поэзии. А в жизни? В жизни все было скромнее и менее героичней, если не считать романа Лохвицкой с Бальмонтом, которого поэтесса назвала «Лионелем», «певцом луны». Не испытывала особых реформаций и лира Мирры Лохвицкой. По замечанию Брюсова, в ее стихах «слишком много новизны и слишком много в ней старого». Старого было даже больше. Лохвицкая не старалась выйти за рамки классической лирики фетовско-майковской ориентации. Лишь в последние годы, под влиянием болезни (туберкулез) в творчестве Лохвицкой сменились ориентиры: вместо культа красоты и демонстративной чувственности появилась эстетизация зла. Как отметил профессор Семен Венгеров, Лохвицкая «ударилась в средневековую фанатику, в мир ведьм, культ сатаны».

Но это был все же лишь промельк в ее творчестве, в основном — прекрасном и светлом. Мирра Лохвицкая умерла рано, оставив поэтический завет к женщине Серебряного века, хотя он применим, конечно, и ко всем векам: «Умей молчать!.. Умей любить!.. Умей страдать!» Вполне экзистенциальный совет.