А. Блок. Его предшественники и современники

законченный готический облик старого Ревеля (Таллинна), Брюсов строит

обдуманные образы разных типов исторической жизни. Он рисует полную

эмоционального богатства «готическую» жизнь средневековья — «иных

столетий пламенную дрожь». Все здесь отличается завершенностью,

целостностью, внутренним равновесием, наряду с напряженной

эмоциональностью:

И было конченным, и было целым,

Спокойно замкнутым в себе самом.

Современная буржуазная жизнь трактуется как мертвенная пустота,

сегодняшние люди только соблюдают внешне отработанную, веками

складывавшуюся традиционную упорядоченность, на деле у них давно уже нет

подлинно содержательных жизненных устремлений:

И был их труд велик, шаги их были строги,

Но уводил их прочь от цели каждый час!

Стихийная, «безнравственная» чувственность — обычный предмет

поэтического изображения Брюсовым-лириком современности — толкуется

здесь как закономерное дополнение к оцепенелым, омертвевшим формам

общественных и личных отношений и неизбежный яростный протест против

них. «Замкнутые» — одно из наиболее глубоких и поэтически совершенных

произведений Брюсова.

Уже тут, в попытках Брюсова установить своего рода «фазы», или «циклы»,

«круги» исторического движения, привести их в соотношение с современной

179 См. комментарии М. И. Дикман к поэме «Замкнутые» в кн.: Брюсов

Валерий. Стихотворения и поэмы. Л., 1961, с. 748. Первая редакция поэмы

публиковалась в том самом альманахе «Северные цветы на 1901 год»,

знакомство с которым Блок относил к числу знаменательных событий своей

духовной жизни (см. дневниковую запись от 30 (17) августа 1918 г. — VII, 344).

человеческой личностью, рисуемой в крайностях, судорогах чувственной

напряженности, в «стихиях» бесконтрольной эмоциональности, должно быть

ясно, почему так поражал Брюсов-поэт молодого Блока. Младший поэт сам

искал понимания современной личности в ее противоречиях и на фоне

традиций старой поэзии, всегда для него живых, хотел понять эту сегодняшнюю

личность в соотношении с движением времени; поэзия Брюсова для него была в

таком плане своего рода откровением. Но это была только наметка поэтического

пути к современной личности, а не сам путь: опять-таки уже здесь видны

слабости Брюсова, позднее все четче поэтически осознававшиеся Блоком. Дело

в том, что исторические «круги», или «фазы», которые пытается наметить

Брюсов, автономны в отношении друг друга, не связаны между собой.

Получается у него не единый сплошной ряд истории, но как бы

самодовлеющие, замкнутые в себе отрезки ее, и само название «Замкнутые»

представляет собой не просто характеристику определенного типа людей,

близких к современности, но и более широкую и общую идею, своего рода

«философию истории». Переходов между «замкнутыми» кругами у Брюсова

нет. А именно поиски внутренних переходов и взаимосвязанностей, в широком

мировоззренческом смысле, как мы видели, были неотложной поэтической

задачей Блока уже на пороге поэтической зрелости. Крушение замысла «Песни

Судьбы» показало Блоку, как подобное творческое единство важно для

современного художника; найдя в цикле «На поле Куликовом» историческую

перспективу, т. е. внутреннюю логику взаимосвязи этапов истории, Блок тем

самым преодолевал и всю поэтику Брюсова как пройденный для себя этап. Еще

в 1907 г., в письме к Г. И. Чулкову в связи с полемиками о «мистическом

анархизме», Блок пишет: «… Брюсова я считал, считаю и буду считать своим

ближайшим учителем — после Вл. Соловьева» (VIII, 206). По-видимому,

собираясь посвятить «Равенну» Брюсову, Блок еще не осознавал, как далеко

реально он уже отошел от Брюсова, насколько иное и далекое от Брюсова

решение современного человеческого образа он находит там же, в «Равенне».

С особой отчетливостью отличие Брюсова от Блока выступает в том, как

каждый из них представляет себе будущее. Устанавливая «круги», или «циклы»,

истории, Брюсов предвидит возможное крушение современных человеческих

отношений, и индивидуалистическое «бунтарство» для него во многом —

предвестие крушения «замкнутого» в своей оцепенелости буржуазно-

мещанского жизненного уклада (таким ему представляется современное

общество). Однако раз у Брюсова отсутствует какое бы то ни было

представление о внутренних связях между отдельными «кругами» истории, то

независимым, самодовлеющим, «замкнутым» в себе предстает у него и тот

новый этап истории, который, как кажется ему, неизбежно вызовет крушение

старого мира. Подобный новый этап представляется ему неким новым

«варварством», возвращением к истокам стихийно-чувственной жизни в вечном

круговороте и повторяемости исторических циклов. Таким предстает Брюсову

будущее — новым циклом однообразного, в общем, круговорота:

Но нет! Не избежать мучительных падений.

Погибели всех благ, чем мы теперь горды!

Настанет снова бред и крови и сражений,

Вновь разделится мир на вражьих две орды.

Перспектива того, что все гнетущее «снесет и свеет время», что «взойдет

неведомое племя», — не пугает Брюсова, ему кажется, что «будет снова мир

таинственен и нов», и это его радует как поэта. Подобная, хотя бы и насквозь

рационалистически условная, будущность в поэзии Брюсова импонирует