А. Блок. Его предшественники и современники

творческого преодоления) стихотворных экспериментах Бальмонта.

Отделенность субъекта от лирического потока стихотворения у молодого

Блока — предпосылка для возможности таких сюжетных построений, и следует

понять, как меняется стих Блока изнутри на этом новом этапе развития поэта.

Уместно попытаться сначала увидеть отличия новых стихов Блока от его ранних

опытов, рассмотрев произведение, относящееся к завершению композиции.

Стихотворение «Когда я уйду на покой от времен…» (1903), помещенное в

финальном разделе «Ущерб», достаточно сходно внешне и внутренне с

разбиравшимся выше стихотворением 1898 г. «Она молода и прекрасна

была…», для того чтобы увидеть возникшие в процессе развития отличия. И

там и тут рисуется драматическая разнонаправленность устремлений «ее» и

«его», уничтожающая возможность слияния «душевного» с «природным» в

стихе и возможность слияния единого героя ситуации с общим потоком

лирической темы в стихе. Далее, и там и тут пейзажная (скорее декоративная,

чем реальная) картина соотнесена больше с «ее» образом, чем с «ним»; «она»

чиста и безмятежна, «он» тревожно-беспокоен. В раннем стихотворении

поэтому «она» — «как лебедь уснувший казалась»; в стихотворении 1903 г. «ее»

безмятежность тоже иллюстрируется знаками «природной» жизни: «Когда

подходила Ты, стройно бела, Как лебедь, к моей глубине»52. На этом сходство

кончается, и начинаются резкие различия.

В стихотворении 1898 г. разнонаправленные герои ни в чем, в сущности,

между собой не соприкасаются. Между ними нет понимания и нет даже

«общения», если пользоваться эстетической категорией, введенной системой

Станиславского. Это вызывает, при крайней незрелости поэта,

неразработанность образов. Речь идет только об отчужденности, о «ее» высоте,

недоступной «ему». В стихотворении 1903 г. речь идет именно об отношениях

людей, об «общении», хотя из этого общения отнюдь не вытекает гармония,

слияние. Драматизм остался, но он строится совсем на иной основе. Уже первая

строфа, обращенная к героине, резко драматична, но предполагает доступность

(хотя и неприемлемость) для «нее» круга переживаний, характеризующих

«его»:

Когда я уйду на покой от времен,

Уйду от хулы и похвал,

Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон.

Которым я цвел и дышал

Поскольку герои внутренне «общаются» между собой, получается совсем иной

характер драматизма отношений, и герои становятся не только динамичнее, но

и определеннее. Во второй строфе о героине говорится: «Я знаю, не вспомнишь

Ты, Светлая, зла», зло же «билось» в герое, и тут-то возникает сравнение

героини с лебедем. Сама «лебединость» героини появляется в динамике

отношений, а не как часть иллюстративного пейзажа, и именно поэтому пейзаж

еще менее реален, с другой же стороны, из психологического драматизма темы

естественно возникает объяснение происхождения зла в «нем» в третьей

строфе:

Не я возмущал Твою гордую лень —

То чуждая сила его.

Холодная туча смущала мой день, —

Твой день был светлей моего

Опять-таки ни «тучи», ни «дня» тут нет, они выглядят еще более странно, чем в

юных стихах, но зато «его» «демонизм» стал несравненно более конкретным

душевным состоянием, чем несколько банальные «меланхолические» позы

ранних стихов. Возникновение четкого душевного рисунка драматических

отношении героев — вот то новое, что появилось здесь; в финальной строфе

«общение» доходит до того, что чистый «лебедь» пел временами ту же песню,

что и «демонический» герой:

Ты вспомнишь, когда я уйду на покой,

52 Здесь и далее цитаты из «Стихов о Прекрасной Даме» приводятся по

первому изданию (М., «Гриф», 1905).

Исчезну за синей чертой, —

Одну только песню, что пел я с Тобой,

Что Ты повторяла за мной.

Мы видим, что в стихотворении проявляется та же общая тенденция, о которой

шла речь выше, — «апухтинское» начало психологизации. Дело тут, конечно, не

в Апухтине, но в общей тенденции развития русской поэзии, которая

прорывается у Блока в результате все более и более усиливающегося влечения к

жизненности стиха, к проверке его конкретным человеческим переживанием.

«Ты» в стихотворении систематически пишется с большой буквы — это значит,

что героиня не столько «ты», сколько «Дама». Но «Дама» здесь во многом

опростилась, конкретизировалась, очеловечилась. Такова одна из граней смысла

слова «Ущерб», стоящего в заголовке последнего раздела книги. Во многом

«ущерб» означает здесь именно потерю «Дамой» ее высоких свойств,

отдаляющих ее от жизни, и превращение ее в простую, обычную земную

женщину.

Зато в основных, сюжетообразующих стихах раздела «Неподвижность» все

строится на подчеркнутой раздельности душевного наполнения и устремлений

основной героини и героя. Говоря шире, и сам роман о Прекрасной Даме и ее

поклоннике или служителе не может и не должен читаться как история

психологически ясных форм общения героев, — напротив, весь внутренний

драматизм их отношений состоит в особом взаимном непонимании друг друга,

в раздельности их как лирических образов-персонажей. В этом смысле

основные стихотворения раздела «Неподвижность» очень далеки от только что

разбиравшегося стихотворения и представляют скорее особое видоизменение