А. Блок. Его предшественники и современники

Конечно, у Блока все это дается с гораздо более широкими философскими

ассоциациями и осмыслениями, и, несомненно, Бабель-художник исходит из

совершенно иных, далеких от Блока литературных традиций. Дело тут вообще

не в возможных литературных влияниях, взаимодействиях и т. д. Наименее

интересны сами по себе, очевидно, существующие у Лавренева, может быть у

Вс. Иванова и определеннее всего у Малышкина прямые воздействия Блока.

Наиболее существенно то, что Блок, развивавшийся в совершенно иных

исторических обстоятельствах, шедший иным путем мировоззренческих и

поэтических исканий, приходит к идейно-художественным итогам, во многом

аналогичным проблемам и поискам молодой советской прозы. Это говорит о

жизненности блоковских творческих проблем, пробивающихся сквозь все еще

тяготеющие над Блоком философские и литературные реминисценции.

Примечательно, что в общей связи с идейной проблематикой «Двенадцати» и

стоящими за поэмой более глубокими жизненными вопросами о человеке новой

исторической эпохи сам Блок часть этих вопросов пытается решить средствами

художественной прозы. Такие произведения Блока революционной эпохи, как

«Катилина» и «Русские дэнди», очевидно, следует отнести к области

художественной прозы, к каким-то особым жанровым ее разновидностям.

Вообще литературно-критические статьи, публицистика и даже дневники и

письма249 Блока и по типу содержания, и по стилю чаще всего тяготеют к

художественной прозе. Что же касается таких вещей, как «Катилина» и

«Русские дэнди», то в них присутствуют особыми средствами построенные и

вполне отделенные от потока лирического авторского сознания, обычного для

публицистики Блока, характеры и, соответственно, реализующие «действия»

этих характеров внутренние сюжеты. Уместнее всего в данном случае говорить

о прозе в самом прямом смысле слова.

Так же, как и «Двенадцать», эти произведения органически вырастают из

общей эволюции Блока — лирического поэта, представляют собой особый,

новый этап блоковской поэзии, требующий, ищущий более широкой,

эпического типа, исторической основы для образов-характеров, выросших из

лирики. На связь «Катилины» с общей проблематикой «Двенадцати» уже

указывалось в литературе о Блоке250. Если в «Двенадцати», как говорилось

выше, общая философско-историческая концепция, в точном и узком смысле

этого слова, в самом тексте поэмы все-таки отсутствует, выделяется в особое

произведение — «Скифы», то в «Катилине» Блок пробует, проверяет свои

возможности в границах одного произведения дать и характеры людей

революционной эпохи, и соответствующую этим характерам историко-

философскую концепцию. На современном материале Блок, очевидным

образом, не смог бы это сделать. Потребовалась проза, притом проза

исторического плана. Естественно, что в этом сказывается и стремление Блока

расширить свои художественные возможности, и вместе с тем ограничения

блоковского метода. В тексте самого произведения, не являющегося, конечно,

исторической повестью, но вольно сочетающего приемы разных жанров

научно-очеркового и художественно-философского повествования, Блок

предупреждает, что не следует слишком прямолинейно толковать ту аналогию к

русской революции, которую он находит в истории Рима: «Сквозь призму моего

249 О художественной природе писем Блока см. послесловие М. И. Дикман к

письмам Блока — VIII, 543 – 544.

250 Орлов В. Н. Поэма Александра Блока «Двенадцать» М., 1962, с. 98.

времени я вижу и понимаю яснее те подробности, которые не могут не

ускользнуть от исследователя, подходящего к предмету академически» (VI, 86).

Блок настаивает на том, что изображаемое им — не «исторический маскарад»,

переодетая современность, но сама история, воплотившаяся в людях,

помогающая понять современность — и только. Это — задача исторической

прозы. Иначе говоря, для Блока важнее всего по-особому понимаемый

объективный, исторический характер изображаемого.

Но аналогия все-таки возникает, все дело в ней, и для нее-то все это и

пишется. Тут сказывается идейно-художественная противоречивость Блока, с

одной стороны, его стремление к трагедийному истолкованию истории и

современности — с другой. Трагически-цельный характер Катилины, стоящий в

центре повествования, противоречив не субъективной, личной и мелкой

противоречивостью, но выражает противоречие целой эпохи, о котором и не

подозревает сам герой. Такова сложная художественная задача, которую

поставил себе автор. О Катилине в произведении говорится, что «… он был

создан социальным неравенством, вскормлен в его удушливой атмосфере» (VI,

68). Это для Блока главное. Катилина представляет не массы, а социальные

верхи. Он ни в какой степени не напоминает поэтому героев «Двенадцати». Но

«Катилина был революционером всем духом и всем телом» (VI, 68), — как же

так могло получиться? Катилина, по Блоку, как бы совмещает в себе все грехи,

все падение, всю низость социальных верхов «старого мира»; он с такой

густотой, интенсивностью сконцентрировал все это, что, сам того не ведая,

самым фактом этой «демонической» концентрации зла он разрушает, потрясает