А. Блок. Его предшественники и современники

25 Соловьев Вл. С. Смысл любви. — Собр. соч. т. 7. с. 14.

утопические доктрины славянофильства (и отчасти — позднего Достоевского, с

которым был дружески близок Соловьев в молодости) сливаются,

«синтезируются», таким образом, с «западническим либерализмом».

В течение последнего десятилетия деятельности Соловьева все отчетливее

проявляются, особенно усиливаясь в самые последние годы, кризисные

явления. Они, по-видимому, обусловливают несколько судорожное, чрезмерно

резкое выражение общих взглядов философа именно в это последнее

десятилетие, — так, скажем, в цитированной выше работе «Смысл любви»

(1892 – 1894) с чрезвычайной резкостью говорится о ненормальности

«исключительно духовной» любви, о ее бессмысленности,

«противоестественности»; столь же последовательно ее противоположность,

необходимая для «синтеза», везде вызывающе именуется «половой любовью» и

декларируется, что «половая любовь» — явление более осмысленное, чем

«спиритуалистическая» любовь, и т. д., хотя, как и всегда у Соловьева,

идеальной нормой является «синтетическая» индивидуальность, или

«восстановление целости человеческого существа»26. Подобная резкость

выражений уже сама по себе свидетельствует о серьезности положения — в

ходе этого последнего кризиса с особой силой выступают в творчестве

Соловьева и несогласованность общих замыслов с их фиктивными,

надуманными решениями, и крушение попыток создания «цельного»,

всеохватывающего мировоззрения.

О характере и содержании последнего кризиса Соловьева его ученики

говорят несколько по-разному. Так, Э. Л. Радлов полагает, что в конце жизни у

Соловьева имели место сомнения скорее лично-религиозного, чем

общественно-мировоззренческого плана; причина кризиса — «чаяние близкой

смерти», но не «политические обстоятельства»27. Напротив, Вяч. Иванов,

подчеркивая свое единомыслие с Соловьевым, склонен выделять крушение

общественных утопий философа, неосуществимость «вселенской теократии»

путем слияния церквей, «обособление которых продолжается… до свершения

полноты времен»28. Примерно такое же толкование последнего кризиса

Соловьева получило широкое развитие в работах ближайшего ученика

философа — Е. Н. Трубецкого: «… Соловьев к концу своей жизни окончательно

убедился в неосуществимости теократии»29. Для всех этих высказываний

характерно стремление ограничить кризис отдельными сторонами системы

Соловьева, делать вид, что незыблемыми остаются основы мировоззрения

философа. Но тут же выясняются чрезвычайно примечательные вещи.

Последователи Соловьева более близки к новейшему кадетскому либерализму,

чем сам учитель, так до конца своих дней и не сумевший сплавить воедино

26 Там же, с. 40.

27 Радлов Э. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и учение. СПб., 1913. с. 11.

28 Иванов Вяч. Религиозное дело Владимира Соловьева. — В кн.: Борозды и

межи. М., 1916, с. 107.

29 Трубецкой Евг. Крушение теократии в творениях В. С. Соловьева —

Русская мысль, 1912, № 1. отд. 2, с. 23.

«западничество» и «славянофильство». Поэтому ученикам приходится вносить

либеральные поправки в догмы учителя. По ходу внесения подобных поправок

вполне неумышленно обнаруживается крах всего мировоззрения философа.

Так, детально исследуя последний кризис Соловьева, Евг. Трубецкой

показывает, что к концу жизни Соловьев постепенно убеждается в

невозможности создать в современном мире религиозно-диктаторское

государство («теократию»), целиком определяющее все стороны жизни людей.

Евг. Трубецкой идеи теократии не разделяет. Внося либеральные поправки в

учение Соловьева, Трубецкой, однако, вынужден вместе с тем признать, что сам

Соловьев упорно цеплялся за свои религиозно-монархические построения: еще

в 1896 г. Соловьев опубликовал в либеральном «Вестнике Европы» статью

«Византизм и Европа», которая «… вызвала сенсацию в качестве

торжественного исповедания неограниченной монархии на страницах

либерального журнала»30. В «Трех разговорах» (1899) Соловьев приходит к

выводу, что «целостная», «синтетическая» общественная структура в виде

«теократического» государства неосуществима. Однако крах общественных

утопий не вынуждает Соловьева к отказу от идеи «синтеза» в более широком

смысле. Соловьев проповедует близость нового монгольского нашествия,

прихода антихриста и конца мира. Выходит так, что лучше пусть погибнет мир,

но осуществится «общественный синтез», хотя бы и вследствие мировой

катастрофы. «Теократия» была только путем к такому «высшему синтезу»

(«царство божие») — раз она неосуществима, тем хуже для мира. Высший

«синтез» в виде «царства божия» все равно должен состояться. Догматическая

прямолинейность не покидает Соловьева до конца дней, приобретая теперь уже

черты безумия.

Финальный кризис Соловьева обнаруживает несостоятельность не просто

отдельных сторон системы, но всего мировоззрения философа в целом. В

последнее десятилетие более откровенно выявляется также истинное значение

«синтеза» в общей метафизике Соловьева. Оказывается, прежде всего, что

чисто вспомогательную роль в построениях Соловьева играет слияние

материального и идеального начал, «духа» и «плоти». Чувственно-земное,