А-бомба

Кто знает, как обернулось бы дело, если бы Рузвельт был жив. Он не оставил никаких указаний по этому вопросу. Что же касается Трумэна, то для всех было ясно, что он как человек и как политик отнюдь не соответствовал роли преемника Рузвельта. Недаром покойный президент, будучи невысокого мнения о способностях своего преемника, не утруждал его государственными заботами. Лишенный достоинств своего предшественника, Трумэн не ведал и его сомнений. Что можно было сказать о Трумэне?

Лучше всего о нем говорила формула, которую он провозгласил в самом начале второй мировой войны: «Будут брать верх русские, поможем немцам. Возьмут верх немцы, поможем русским. Пусть они больше убивают друг друга — в этом и есть наш выигрыш». Может быть, мы воспроизводим эту формулу не буквально, но смысл точен. До такой степени цинизма никогда не доходил даже Черчилль.

Вера президента Рузвельта в возможность и полезность для США сотрудничества с Советским Союзом умерла вместе с президентом. Недовольный тем, что развитие событий в Центральной и Восточной Европе, занятой советскими войсками, может пойти по нежелательному для американцев пути, Трумэн с первых дней своего президентства выступил за жесткую линию по отношению к СССР и за фактический отказ от Ялтинских решений.

На совещании в Белом доме у нового президента 23 апреля 1945 г. было решено, что для Соединенных Штатов «пришло время занять сильную позицию в отношении Советского Союза». «В качестве орудия давления хотели использовать угрозу прекращения ленд-лиза, а также вопрос об американских кредитах для восстановления разрушенной войной послевоенной экономики», — отмечал Г. Алпровиц в книге «Атомная дипломатия: Хиросима и Потсдам».

Участник этого совещания Стимсон, не возражая в принципе против жесткой линии, считал неэффективными предлагаемые меры давления. Он больше других был информирован о «возможностях» атомной бомбы и считал ее более действенным орудием шантажа. На следующий день после совещания Стимсоа написал письмо президенту.

Президенту Гарри С. Трумэну.

Уважаемый господин Президент!

Мне совершенно необходимо как можно скорее переговорить с Вами по чрезвычайно важному и секретному делу. Я вкратце сообщил Вам о нем уже вскоре после Вашего вступления на пост, но с тех пор не считал возможным беспокоить Вас ввиду тех многочисленных трудностей, с которыми Вам пришлось столкнуться. Однако решение этого вопроса представляется мне столь важным для дальнейшего развития наших международных отношений и столь глубоко занимает мои мысли, что я считаю себя обязанным ввести Вас в курс дела.

Военный министр Генри Л. Стимсон

24 апреля 1945 г.

Встреча состоялась 25 апреля. Стимсон захватил с собой специально подготовленный меморандум, посвященный не столько военному значению атомной бомбы, сколько ее влиянию на политические и международные отношения. Начинался меморандум так: «Через месяц мы, по всей вероятности, завершим работу над оружием, ужаснее которого не знало человечество…».

Стимсон был уверен в успехе. Он заявил, что бомба будет готова примерно к 1 августа. К концу года появится и вторая бомба. В начале июля в Нью-Мексико будет произведен испытательный взрыв. Если потребуется, до 1 августа можно сделать еще одну попытку. Менее чем через месяц, если испытание пройдет успешно, первая атомная бомба будет готова к использованию в боевых условиях.

Основная мысль, высказанная во время встречи, сводилась к необходимости пустить в ход более веские козыри. Главным козырем и была атомная бомба.

Военный министр выразил уверенность: «Бомба будет иметь решающее значение для определения дальнейших отношений США с другими странами». Но, поскольку она еще не опробована, Стимсон рекомендовал отложить шантаж на некоторое время.

Президент принял предложенную Стимсоном стратегию. Из тактических соображений он направил ближайшего советника Рузвельта н сторонника сотрудничества с Советским Союзом Гопкинса в Москву на переговоры. Однако одновременно он настоял на отсрочке встречи глав трех союзных правительств, несмотря на возражения и протесты Черчилля, который не понимал американской игры и требовал «немедленной пробы сил» с Советским Союзом.