А-бомба. От Сталина до Путина

Почему их называли «крючками», сказать трудно. Наверное, из-за придирчивости, положенной им по должности. Они появились на 20-м заводе вскоре после испытания первой бомбы, и теперь уже «всевозможные импровизации» (как говаривал сам академик Бочвар) закончились. «Крючки» осуществляли государственный контроль за изделиями из плутония, они же выдавали окончательное «да» или «нет».

Складывалась парадоксальная ситуация: технологические параметры устанавливали те, кто получал плутоний, то есть А. А. Бочвар со своими ближайшими помощниками А. Н. Вольским, И. И. Черняевым и А. С. Займовским. Их подписи стоят практически подо всеми инструкциями и документами, определяющими технологический процесс. И теперь они же сами должны безукоризненно выполнять каждый пункт документа – для этого на заводе № 20 и появились «крючки».

Это были специалисты высокой квалификации. Один из них – И. С. Головнин.

Он начал восхождение к плутонию в 1944 году, когда оказался в воинской части при исследовательском институте боеприпасов. Здесь он сначала отливал корпуса мин, а затем уже в качестве техника служил в артиллерийско-рентгеновской лаборатории. Занимался он импульсной рентгеновской съемкой снарядов при вылете их из ствола и в полете. Во главе лаборатории были В. В. Татарский и В. А. Цукерман. Чуть позже их фамилии станут весьма известными в Атомном проекте. И вполне естественно, что их сослуживцы будут сразу же привлечены к проекту, так как такого рода специалистов можно было в то время по пальцам перечесть.

К этому времени И. С. Головнин успел закончить Механический институт в Москве, а путь оттуда был один – в ПГУ, где уже была сформирована «группа приемки особого заказа». Слово «плутоний» тогда не употреблялось, да и в русском языке его просто не существовало.

И. С. Головнин сразу же попал на завод № 20 – единственное место в стране, где плутоний тогда все же был… Здесь он начал работать с академиком А. А. Бочваром, а точнее – оценивать то, что делала группа ученых.

Он вспоминает:

«Непосредственные контакты в цехе с Андреем Анатольевичем у меня были только при возникновении каких-либо технологических неясностей в производстве, которые сразу же им тщательно осмысливались с последующим уточнением технологических требований. Редко операции требовали повторения. Поражала исключительная наблюдательность А. А. Бочвара. В памяти его откладывалось буквально все. Как-то при измерении нейтронного фона слитка мне вздумалось пальцем (конечно, в перчатках) провести вдоль продольной трещины по слитку. На перчатке остался черный след оксида. Вполголоса произнес: „Мажется!“ Через много лет уже в институте в лаборатории кто-то из сотрудников сделал то же самое, и А. А. Бочвар сразу же заметил: „Головнин бы сказал – мажется!“».

Память обычно сохраняет самые трудные и необычные мгновения жизни. Они вспоминаются сразу же, как только речь заходит о прошлом. Почти все участники Атомного проекта помнят до деталей те дни, когда надо было выпускать «комплект 03». Инженеры и «крючки» не покидали цеха завода по три-четыре смены. Большие начальники днем и ночью появлялись в цехе и, расспрашивая мастеров и рабочих о положении дел, интересовались, что мешает им работать быстрее. Все сразу же почувствовали, что «в воздухе пахнет премиями и наградами».

Так и случилось, когда в газетах появилось сообщение об испытании водородной бомбы.

А Головнин неожиданно для себя получил необычную награду: