Снег падает, не переставая, огромными хлопьями. Очень много снега, как будто там высоко на небе кто-то разорвал большую подушку и вытряхнул всё из неё на землю. Белое покрывало укутывает древний город на Волге. Вот она – настоящая русская зима, о которой писали Пушкин и Некрасов. Зима, созданная для самого счастливого детства, для весёлых игр и шалостей. Особенно шалостей. Огромный сугроб возле деревянных сараев никого не мог оставить равнодушным. Вот первый смельчак забирается на крышу сарая, карабкаясь по выступающим доскам, смотрит вниз, оценивает взглядом белый снежный холмик внизу, поворачивается спиной… и летит. Исчезает! И, вдруг, под радостные вопли из сугроба появляется улыбающаяся и сверкающая глазками снежная голова. И никому не могло прийти на ум, какая опасность могла скрываться в том сугробе. Но, прочь сомнения и здравый смысл! Первопроходец остался цел и невредим, и вот уже старый сарай недовольно поскрипывает под ногами весёлой толпы.
Снег по-прежнему валит. Его очень много. Снега хватит на всех. Во дворах растут баррикады и замки, укрытия и берлоги. Снег – идеальный строительный материал. Что за зима без снега! И пока его много, детям и взрослым скучать не придётся. Причём, во всех смыслах. Снегоуборочной технике тоже.
Зима во Ржеве словно волшебная фея дарит сказку маленьким восторженным сердцам. Вот самый опытный из взрослых прокладывает лыжню. Следом за ним по готовой лыжне катаются все подряд – и взрослые, и дети. Сходить с лыжни очень тяжело, но каждому хочется непременно проложить свой собственный путь, и вот уже снежный покров превращается в лабиринт. Из сарая папа достаёт длинные широкие доски и сколачивает из них огромную швабру. По крайней мере конструкция очень напоминала большую швабру. И с этим нехитрым прибором, с коньками наперевес, мы шли на болото. Папа расчищал шваброй лёд от снега, чтобы можно было кататься на коньках. Когда Волга достаточно промерзала и лёд становился крепкий, начинался главный аттракцион. С высокого склона на левом берегу на огромной скорости неслись кто на санках, кто на лыжах, кто на фанерке, а кто и вовсе кувырком. Ну и кто не катался на паровозике из саней? Обычно он был не очень длинный, потому что чаще всего катали самых маленьких пассажиров. Тягачом служил чей-нибудь сильный папа, зато с заносами, разворотами и препятствиями в виде сугроба. Детвора была в восторге.
Такое вот оно было зимнее детство. Такими были первые яркие воспоминания о самом любимом и родном, почти никогда не умолкающем дворе лучшего на свете города с таким грозным и рычащим названием – Ржев. Это потом, гораздо позднее, я узнал, что Ржев – старинный город ткачей и ремесленников, город, переживший страшные месяцы оккупации и практически стёртый с лица земли войной. Город, который, несмотря ни на что, выстоял, а из уцелевшей церквушки, едва ли ни единственной сохранившейся постройки в городе, навстречу освободителям вышли немногим более двухсот жителей, оставшихся в живых из пятитысячного населения. Всё перемолола война, сожгла и уничтожила, оставив незаживающие раны в сердцах людей. Слёзы и скорбь.
Но жизнь всё равно сильней. Жизнь прорастает сквозь бетонный гранит, просачивается между камней, тянет свои листочки к свету, копошится в гнёздах, кричит и плачет, поёт и баюкает. Не зря же пел Высоцкий: «Кто сказал, что Земля умерла? Нет! Она затаилась на время.» Затаилась в ожидании и дождалась. Наша земля и больше ничья – до последнего камушка, до последней травинки. Земля, на которой стоит и будет стоять всегда мой родной город. Город Ржев со своими уютными двориками, покосившимися сарайчиками и дворами, подобными моему, который не заканчивался вовсе. Впрочем, начала у него тоже не было. Город с бесконечными панельными многоэтажками, словно его собирали из конструктора. Город с вечно переполненным транспортом. Создавалось впечатление, что городского транспорта было ровно столько, чтобы перевозить определённое количество людей. И откуда берутся остальные люди, и зачем они лезут в переполненный автобус, совершенно непонятно. Город башенных кранов, город железнодорожных путей, заброшенных строек и топких болот. Город-мемориал. Город-памятник.
А посреди всего этого великолепия течёт Волга. Она делит город на две части, соединённые между собой двумя мостами – Старым и Новым. Волга-матушка, Волга-кормилица. Река с характером, вопреки всему несущая свои воды в противоположном направлении, она не впадает в океан, как все реки. У неё истинно русский характер. Волга широкой дельтой впадает в Каспий, оставаясь всегда на материке. Всё, что происходит по обеим её берегам, вот уже многие века мелькает как в калейдоскопе. А движение воды всё так же неспешно и спокойно, время от времени сковываясь льдами. Здесь ранней весной, воскресным вечером, начался мой отсчёт времени.