А до Берлина было так далеко

Из сельсовета мы проехали к мосту через Ольшанку. Эта поездка позволила оценить местность с точки зрения противотанковой обороны. Надо было заранее определить промежуточный рубеж, где в случае появления противника дать бой, остановить фашистские танки. Я и мои спутники утвердились в мысли, что местность здесь весьма выигрышная для борьбы с танками: река сравнительно глубокая и широкая, танки ее не форсируют. Мост же можно заминировать и при необходимости взорвать. Берег, где, по нашему убеждению, можно занять оборону, господствует над противоположным, откуда должны появиться немецкие тапки.

- Быть посему, - резюмировал я короткий обмен мнениями.

- Быть, - согласился Карташов.

Еще засветло мы возвратились в Межиречи. Генерал Куликов и несколько командиров сидели в ожидании нас на лужайке под высоким деревом. В середине круга чернел большой чугун, из которого клубился пар. Вкусно пахло вареной картошкой. Рядом стояла большая миска малосольных огурцов. При виде еды у меня потекли слюнки.

Куликов беседовал с молодой женщиной, державшей за руку маленькую, лет семи, девочку по имени Люба. Варвара Даниловна - так звали женщину - кончиком головного платка смахивала бегущие по лицу слезы и с горечью говорила о том, что ее и ее семью ждет, когда придет фашист.

- Вы уж побыстрее, паши дорогие красноармейцы и командиры, возвращайтесь. Помните, что мы вас будем ждать каждый день, ждать, словно большого праздника.

- Мы обязательно вернемся. Сами запомните и передайте всем, кто ушел из села в лес: в беде вас Красная Армия, наша партия, наша Советская власть не оставят. Уж так случилось: Гитлер хорошо подготовился к своему разбойничьему нападению, собрал огромное войско. Но его сила на глазах тает, и он скоро выдохнется. И тогда враг проклянет тот час и день, когда пошел на пас войной. За все мы воздадим фашистам сполна - и за ваши слезы, Варвара Даниловна, и за омраченное детство вашей дочери. Поверьте мне!

Куликов говорил медленно и тихо, словно из стали отливал слова. Он не прикоснулся к еде, она не лезла в горло. Генерал, как и все присутствующие командиры, чувствовал свою вину, вину бойцов дивизии за то, что мы вынуждены отходить и оставлять в неволе плачущую женщину и ее дочь, их древнего бородатого деда-пасечника, который сторожкими шагами неслышно подошел и, встав в сторонке, вслушивался в слова генерала. В руках дед держал полную молодого меда рамку из улья. Когда генерал Куликов замолчал, он подошел к кругу и сказал:

- Попробуйте, сынки, моего меду. Мед дает человеку силу, а силы вам надо много. Ведь вам побеждать надобно, а как же без силы победишь.

Мы отказывались, но старик - Варвара Даниловна называла его дедом Кириллом - настоял, и нам пришлось отведать меду. Мед и вправду был отменный, отдавал запахами цветущей липы и разнотравья.

Константин Ефимович поднялся, обнял старика и, не обращаясь ни к кому, сказал:

- Выживем! Народ нельзя победить. Можно разбить дивизию, корпус, армию. Окружить их, заставить уйти за Днепр. Но нельзя, черт побери, победить народ!

Под покровом наступивших сумерек батальоны выстраивались в колонны. В прикрытии оставили по роте или взводу от каждой части. Они изредка стреляли из пулеметов и винтовок, пускали вверх ракеты, создавая у врага иллюзию, что обороняющиеся па месте.

В селе все еще догорали хаты, чадили подбитые танки.

Туман полз по берегам украинской реки Рось, покрывая, словно саваном, нашедших здесь свою гибель фашистов.

Ночь выдалась темная, непроглядная, но люди шли уверенно: в таких примерно условиях каждый прошагал не одну сотню верст, и все это было нам не в новинку. Многие даже ухитрялись дремать на ходу: ноги идут, а голова в тумане, отключилась от реального мира. Если на пути ямка или бугорок, боец спотыкается, очумело вздрагивает, просыпается и тут же снова погружается в полусон. А вообще-то спать на ходу могут лишь люди с железными нервами или же смертельно уставшие. У меня этого не получалось, может быть, потому, что не мог отключаться от забот, которых всегда было полно.

Через каждые шесть-семь километров объявлялся короткий привал, и люди падали от усталости, как подпиленные деревья. Минут двадцать восстанавливали силы, и опять колонна влезала в черную, беззвездную ночь.

Начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар П. А. Даровский разослал всех политработников в роты и батареи. Цель - ободрить людей, побеседовать по душам. Один политработник сокрушался:

- Какие беседы на привале? Бойцы от еды отказываются. Силы на пределе. А я тут со своей беседой. Всему свое место и время. Как вы считаете, товарищ майор?

- Как считаю? На ночном привале самая важная обязанность агитатора поддержать людей, если нужно, а когда этого не требуется - не мешать бойцам спать.

На рассвете части вышли к реке Ольшанка - новому промежуточному рубежу. Здесь снова предстоял бой, здесь снова мы должны отразить танковые атаки противника, не пустить фашистов к Днепру, к Черкассам.