А до Берлина было так далеко...

Рассказ учителя обрадовал нас. Раз гитлеровцы заговорили подобным образом, значит, дела у них далеко не так блестящи, как они пытаются представить их в своих листовках. Решили, что старший политрук Качалов расскажет в подразделениях о том, что сообщил учитель.

После войны мне удалось установить фамилию и имя учителя-патриота. Это был Пушкаренко Павел Афанасьевич. После освобождения полтавской земли от фашистских оккупантов, выполнив поручение подпольного обкома партии, коммунист Пушкаренко вступил в Красную Армию, хотя по болезни был освобожден от военной службы. Од отважно сражался с врагом и погиб в 1944 году в боях под Львовом. Обо всем этом мне написала жена учителя — Анна Федоровна. Прислала она и довоенную фотографию мужа.

С нее смотрит интеллигентный молодой человек, застенчивый и добрый. У него было сердце солдата, мужественное и отважное.

Дни и ночи слились воедино, тянулись однообразной чередой, похожие друг на друга. Ночи мы проводили в пути, днем же, когда не было тумана, отсиживались в лесах и балках, в рощах и перелесках, стараясь слиться с красками осенней земли. В одну из ночей прошли через вымерший, без единого огонька Хорол. В городе были немцы, но они, должно быть, не ожидали, что у русских хватит смелости попытаться пройти у них под носом, и проворонили подразделения. К нашему счастью, ночь была темная и ветреная. К тому же шли мы осторожно, соблюдая все правила маскировки. Разведчики ловко, без шума сняли часовых, охранявших мост через реку Хорол.

Удалась эта операция прежде всего благодаря капитану Паулю Кербергу. Эстонец по национальности, Керберг в совершенстве владел немецким языком. Он рос в окружении детей прибалтийских немцев, и, по сути дела, немецкий был его вторым родным языком. Его он изучал в школе, затем совершенствовал в военном училище. Пауль в подлиннике читал Гете и Шиллера, Маркса и Энгельса. И внешне он очень походил на немца: светловолосый, голубоглазый — истинный ариец. Зная это, командование часто использовало его и как переводчика, и как руководителя разведывательных групп в особо важных случаях. Когда мне доложили о том, что миновать мост в Хороле нельзя, а мост усиленно охраняется, я сразу же вызвал Керберга. Задачу он понял с полуслова.

Надо заметить, что капитан хорошо знал караульную службу гитлеровцев и действовал согласно уставу. Быстро была извлечена из чемодана трофейная офицерская шинель, фуражка, ремни, и Керберг облачился в них, став настоящим караульным начальником. Вместе с четырьмя разведчиками, также одетыми в немецкую форму, он направился к мосту. В подобных случаях для успеха операции требуется тщательная подготовка: желательно путем наблюдения установить время смены часовых, ибо неурочная пересменка может насторожить фашистов и все пойдет прахом. В идеале следовало бы узнать и пароль. Но на такую тщательную подготовку у нас времени не было. Керберг строил расчет на темную ночь и напускную строгость: он превосходно играл роль разгневанного фашистского начальника, приводящего в трепет солдатские души.

Все произошло так, как было задумано. На вопрос часового: «Пропуск?» Керберг разразился грубой бранью, вроде того, мол, почему каналья-часовой не признает своего начальника, мол, оглох или ослеп он, что ли. Пока растерявшийся солдат выслушивал брань офицера, разведчики, сопровождавшие Керберга, подошли сзади и без шума прикончили немца. Примерно так же развивались события и на другом конце моста, где стоял второй часовой. Путь через реку был открыт.

Объятия друзей

На одиннадцатые сутки дивизия вышла к реке Псел. В то утро над нашими головами в течение часа с воем пролетали снаряды. Это была артиллерийская дуэль, что свидетельствовало о том, что мы подошли к линии фронта. И я, и Качанов, и Самсоненко очень боялись, как бы не ошибиться, как бы желаемое не принять за реальное. Кончилась артиллерийская канонада, и установилась тишина. Мы сидели на берегу Псела и думали, что делать дальше. К нашему счастью, появился старик с уздечкой, должно быть пришедший за лошадью, пасшейся на берегу.

— Немцы близко? — спросил его Самсоненко.

— Фью, — присвистнул старик. — И слыхом не слыхивали.

— А в той деревне?

— В Большом Перевозе-то? Шутите, товарищ командир! Тамочки Красная Армия стоит.

— Не может быть! — воскликнул Самсоненко, а мы не верили своим ушам.

— Вот тебе истинный крест. — И старик трижды перекрестился.

Услышанная новость, что мы наконец-то вышли к своим, что все невзгоды остались позади и что живы, несмотря на то что все эти одиннадцать дней смерть шла по пятам, наполнила сердце радостью. Кто-то плакал от счастья, кто-то целовал землю, кто-то пустился в пляс. А Аня Величко, медсестра, прикомандированная медчастью дивизии к нашему штабу, от радости плакала и смеялась одновременно. По ее сильно осунувшемуся лицу градом катились слезы, а глаза были полны счастья.

— Товарищ майор, Василий Митрофанович, радость-то какая! Родненький, ведь к своим пришли! Кажется, снова на свет родилась, — весело тараторила она.