А до Берлина было так далеко...

В другое время она ни за что бы не позволила такого фамильярного обращения с начальством, но теперь радость была слишком велика! Да и сердца начальства были наполнены чувством восхищения и благодарности к Ане, к ее подругам, в дивизии были десятки женщин, — медсестрам и врачам, писарям и машинисткам. Война — кровавый и невероятно тяжкий труд. Даже нам, мужчинам, людям, которых жизнь мяла и трепала, жилистым, живучим, выносливым, и то порой было невмоготу. А тут нежные девушки и женщины, которых бы лелеять и оберегать от всяких невзгод. Жизнь бросила их в самое пекло. Казалось, не выстоят. Но, наблюдая за женщинами в боевой обстановке, мы убеждались, что мужества, которое считалось привилегией мужчин, у них не меньше, чем у нашего брата.

Война была безжалостна и к женщинам. Погибли многие из них, даже такие, как Вера Керженевская.

А вот Аня Величко выжила в этом аду. Ну как тут не радоваться?!

Запомнился мне в ту минуту и раненый капитан из другого соединения, который в Оржице упросил зачислить его в дивизию. Услышав, что вышли к своим, он свалился и не мог подняться. Около 150 километров прошагал он в общей сложности после ранения, мобилизовав все свои силы, и вот когда цель, к которой он так страстно стремился, достигнута, эти силы, бывшие на пределе, оставили его. Наши бойцы бережно уложили капитана на самодельные носилки и донесли до берега, чтобы переправить через реку. У меня тоже начали отказывать ноги, шел я последние метры с превеликим трудом: ступни и пальцы за время скитаний по тылам врага покрылись гнойными волдырями. Но я, не думая о боли, обнял своего верного боевого друга полковника Самсоненко:

— Кажется, вышли, дорогой Иосиф Иосифович!

— Вышли, Василий Митрофанович!

Через реку Псел был проложен деревянный мост, но настил его был разобран, и, чтобы перебраться на противоположный берег, требовалось уложить доски.

Наш разведчик лейтенант Ватин подошел к берегу и во всю силу легких крикнул:

— Эй, товарищи, там на берегу! Дайте лодку!

Тотчас же из-за бруствера окопчика появилась голова красноармейца в каске.

До этой минуты красноармеец, очевидно, из укрытия наблюдал за нами, видел взрывы нашей радости и понял, что перед ним люди, только что вышедшие из вражеского кольца. Как я заключил, красноармеец не впервые встречал выходящие из окружения подразделения, поэтому не спешил, знал, что и как делать.

Увидя красноармейца, Батин повторил:

— Товарищ, лодку организуй, свои, не видишь, что ли!

— Сейчас будет лодка, — не очень громко ответил красноармеец, но мы услышали его.

Через несколько минут возле окопчика появился командир, должно быть начальник красноармейца. В бинокль я хорошо рассмотрел шпалу в петлицах его гимнастерки. Капитан вместе с двумя красноармейцами подошел к урезу воды, они столкнули с берега лодку, и через минуту она направилась к нашему берегу.

Выйдя из лодки, капитан опытным глазом отыскал среди нас старшего по званию полковника Самсоненко и, подойдя к нему, представился: «Капитан Ермаков! Откуда и кто вы?»

— Полковник Самсоненко, начальник артиллерии 196-й стрелковой дивизии, ответил Иосиф Иосифович и, показывая на меня, добавил: — Вот командир дивизии майор Шатилов, по всем вопросам прошу обращаться к нему.

Я достал из кармана гимнастерки удостоверение личности и протянул его капитану. Заметив на его лице недоумение, доложил:

— Генерал Куликов, командир дивизии, пропал без вести.

Капитан Ермаков внимательно просмотрел удостоверение, просто и приветливо сказал:

— Мы вас ждали! Поздравляю с благополучным выходом из окружения!

Я уже тогда подумал, что о нашем приближении Ермакову известно от генерала Лопатина. И не ошибся. Он вышел из кольца раньше и предупредил, что со дня на день должна пробиться и 196-я.

Мы крепко пожимали руку Ермакову. Бойцы, окружившие нас, ловившие каждое слово беседы, окончательно убедились, что вражеское кольцо прорвано и дивизия соединилась с Красной Армией. Пришел конец скитаниям по вражескому тылу! Не было предела их радости и восторгу.

Они подхватили меня, Качалова, Самсоненко на руки я начали качать. Я летал то вверх, то вниз, и теплая волна благодарности наполняла сердце. Я понимал, что этот жест подчиненных — признательность своим командирам, которые сумели вывести их из вражеского окружения.

Надо, однако, было переправляться на противоположный берег. Уставшие, измученные бойцы — откуда только взялись у них силы?! — проворно и ловко по балкам перебежали на другой берег, организовали живой конвейер, и одна за другой на мост стали ложиться толстые доски настила. Через каких-нибудь полчаса мост был готов для движения, и все мы оказались в объятиях находившихся здесь красноармейцев.