А другой мне не надо

«Дай тебе волю, – подумала Анна, – ты бы себя в президенты назначила и следила бы за передвижением каждого, чтоб времени даром не терял».

«Спи, давай, – не осталась в долгу перед подругой Мельникова. – Работа, работа. Толику своему расскажи про работу, а то я тебя не видела: глаза голодные. А туда же – «устала, губернатор давит». Толян тебя твой не давит. Или плохо давит… Или не в те места…»

Конечно, говорить об этом с Гольцовой сейчас Жанна бы не рискнула. Уж слишком позиции не равные. «Она – там, я – здесь. Но при случае… обязательно скажу», – решила Мельникова, злившаяся на Анну за то, что та никак не хотела признавать факт своей сексуальной неудовлетворенности и называла это усталостью. А сама Жанка была за простое решение вопроса: не удовлетворяет – сходи налево. И то, что Аня отказывалась брать на вооружение совет бывалой подруги, возмущало Мельникову до глубины души.

В принципе Жанна Гольцову по-своему любила, искренне желала той добра, не завидовала, как она думала, ни ее положению, ни ее благополучию, но при этом не могла уразуметь одного: почему, как ни крути, между ними сохраняется эта дурацкая дистанция, словно она, Жанна, – человек второго сорта, а эта – из дворян? «Белая кость, голубая кровь», – пробормотала Мельникова и уставилась в окно, расположенное прямо напротив банного.

В светящемся в темноте двора прямоугольнике Жанна увидела, как Гольцов вылил на себя ведро ледяной воды. Ей даже на секунду показалось, что она слышит, как прервалось на мгновение его дыхание, как он охнул, шумно выдохнул и, убрав со лба мокрые волосы, снова нырнул в парилку, заскрипев рассыхающейся дверью. «Резвый какой!» – уважительно подумала об Анатолии Жанна и уселась возле окна.

Наблюдать за происходящим ей мешал свет, было страшновато: вдруг увидят? Тогда она поднялась, выключила его и вернулась на свой наблюдательный пункт. Пока ничего интересного не было: ожесточенно тер себя мочалкой Николай Николаевич, периодически отрываясь от мытья, чтобы заполнить ведра холодной водой. Заметив, что Мельников налил себе на лысину шампунь, Жанна чуть не забарабанила по стеклу: «Какого хрена добро переводишь? Все равно почти весь лысый! Нет, ему надо шампунь тратить». Но Николай Николаевич, естественно, не подозревавший, что за ним наблюдает собственная жена, с наслаждением гладил себя по голове, пытаясь взбить пену, которая благополучно соскальзывала на брови, на уши до тех пор, пока он не опрокинул на себя таз с водой. Потом Мельников ушел в предбанник. «Скоро выйдет», – догадалась Жанна, но тем не менее свет включать не стала и свое местоположение у окна не изменила.

Дождавшись очередного появления Гольцова, она замерла, пытаясь рассмотреть в деталях, насколько это возможно через пару стекол, его тело. Сравнение было явно не в пользу Николая Николаевича, хотя тот, нужно отдать ему должное, был сухопар, подтянут, ладно скроен. «И пахнет точно по-другому», – нечаянно подумала Мельникова и поймала себя на мысли, что чем дольше она смотрит на чужого мужа, тем больше ей хочется его потрогать: не ошиблась ли? Действительно ли у него упругая и гладкая кожа, мощные плечи? Взгляд Жанны скользнул ниже, она увидела четкий белый контур плавок и, когда Гольцов повернулся, чтобы облиться в последний раз, она увидела темный треугольник, ну а остальное ей дорисовало воображение.

Вернувшиеся из бани застали Мельникову в прекрасном расположении духа.

– Мальчики, – проворковала она, – я на секунду. Умыться, подмыться – и к вам. Колян, мясо на решетку выложила, можешь ставить. Пока готовится, по пивку.

Совершенно естественно, что непривычного к пошлости Гольцова затошнило: сразу же расхотелось и мяса, и пива. Он посмотрел на Николая Николаевича, пытаясь определить его реакцию, но Мельников был воплощенное спокойствие и невозмутимость. Эти Жанкины прибаутки, видимо, его абсолютно не трогали, он просто пропускал их мимо ушей, делая то, что считал необходимым.

– Дверь в парилку не забудь закрыть, чтоб до завтра осталось, – напутствовал жену Николай Николаевич, инспектируя стол. – А чего сало не нарезала?

– Нарезала, – огрызнулась Жанна. – Холодильник открой, слепота куриная.

Сняв очки, Мельников укоризненно посмотрел на Жанну, но ничего не сказал и обратился к Гольцову:

– И вот так, Анатолий, у нас всегда. Не успеешь в бане кайф поймать, как тебе его в твоем же доме и сломают.

– Не гунди, Колек, – пропела Жанка и, прихватив банное полотенце, проскользнула в дверь.

– С легким паром! – крикнул ей вдогонку Анатолий и уселся ровно на то место, где совсем недавно восседала Мельникова.

– Пива хотите? – предложил Николай Николаевич и включил аэрогриль. – Конечно, по-хорошему бы надо шашлык жарить на улице, но после бани как-то не хочется. Все-таки ленив стал современный человек. Казалось бы, сделай два шага: вот мангал, вот дрова, можно угли из печки вытащить, чтоб не ждать. Но нет. Мы пойдем другим путем… Кстати, а где ваш телефон, который вы так оберегали? Звонил?

Гольцов поискал взглядом трубку, обнаружил ее лежащей на камине и проверил вызовы: «Анюта моя».