А где же третий?

Уплотнение ночи по правую руку подсказало мне, что мы приближаемся к чему-то значительных размеров, что скорее всего было большим домом. Мы поравнялись с ним, уже почти проехали мимо него, и тут я, всмотревшись, узнал этот дом – то был дом старого Мэтерса, а значит, до моего собственного дома оставалось не более трех миль. Сердце у меня затрепетало от радости. Скоро, совсем скоро я увижу своего старого приятеля Дивни. В баре мы будем пить светло-коричневатый виски, Дивни будет курить и слушать мой рассказ об удивительных вещах, которые со мной происходили. Если кое-что из рассказа покажется ему не очень правдоподобным и полностью до конца ему будет сложно мне поверить, я покажу велосипед сержанта. А потом, на следующий день, мы отправимся снова на поиски черного металлического ящичка.

Трудно сказать наверняка, почему я перестал крутить педали и нежно нажал на царственный тормоз – то ли какое-то смутное любопытство овладело мною, то ли чувство особой успокоенности и безопасности, которое охватывает человека, находящегося на пути домой после длительных странствий и мытарств. Я, собственно, хотел лишь взглянуть на дом внимательнее и не собирался останавливаться совсем, но так уж случайно получилось, что я слишком сильно замедлил движение велосипеда, машина задрожала подо мной от моей неуклюжести и, не поняв моих намерений, любезно попыталась остаться в движении. Осознав, что я проявил бестактность и невнимательность, я быстро выскочил из седлышка, чтобы избавить наконец восхитительную машину от своего веса. Затем пошел назад, по дороге, всматриваясь в очертания дома и в темноту под деревьями, его окружавшими. Калитка ограды оказалась открытой. Дом производил впечатление покинутости и запустения, в нем не чувствовалось никакого дыхания жизни – это был дом давно умершего человека, в котором никто не жил; мерзость запустения распространялась вокруг него в ночи. Верхушки деревьев, стоявших вокруг дома, медленно и скорбно раскачивались на легком ветру. Стекла больших слепых окон слабо поблескивали в ночной тьме. Отыскав глазами окно той комнаты, в которой когда-то сидел старик, я сумел различить плющ, покрывавший значительную часть стены. Мой взгляд бегал по дому в разных направлениях, а я радовался тому, что попал наконец в родные места. И тут вдруг на мой рассудок словно облако набежало, я был ввергнут в замешательство. Я, хотя и несколько смутно, все же помнил свою встречу с духом старика в доме тогда, когда искал черный ящичек. Но теперь это воспоминание казалось таким невероятно далеким, что было похоже на дурной сон. Никакого Мэтерса в доме быть не могло – я очень давно убил его лопатой, он мертв. Наверное, все, что со мной приключилось за последнее время, привело меня к умственному переутомлению. Но сколько я ни силился, я никак не мог с полной ясностью вспомнить, что же, собственно, происходило со мной в эти последние несколько дней. Я четко помнил лишь то, что спасаюсь от двух чудовищных полицейских, и то, что я уже недалеко от своего дома. И решил не пытаться вспоминать что-нибудь еще.

Я повернулся спиной и собирался уже отправляться в дальнейший путь, но тут во мне возникло непонятно откуда взявшееся убеждение, что дом как-то изменился в то самое мгновение, когда я повернулся к нему спиной. Думать об этом было настолько странно и пугающе, что несколько мгновений я стоял как вкопанный на дороге, ухватившись за руль велосипеда, и не мог двинуться с места. Я лихорадочно соображал, стоит ли мне повернуть голову и посмотреть, что же произошло с домом, или же целеустремленно продолжить свой путь. Должно быть, я все же решил идти дальше, не оглядываясь назад, – я сделал несколько неуверенных шагов прочь от дома, но какая-то неведомая сила повернула мою голову, и глаза мои, повинуясь все той же неведомой силе, устремили на него свой испуганный взгляд. Они широко раскрылись и – в очередной, бессчетный уже раз – из моего горла вырвался крик. В маленьком оконце на верхнем этаже горел яркий свет!

Пораженный, я стоял некоторое время, не в силах пошевельнуться, и завороженно смотрел на этот свет. Никаких особых причин, по которым в доме этом не могло быть каких-то жильцов или в окне не мог бы гореть свет, не существовало, и совершенно уж не было никаких причин, по которым свет в окне мог бы кого-то испугать. Свет выглядел совершенно обыкновенно и мирно – судя по его оттенку, горела масляная лампа, – а за последние несколько дней я видел вещи куда более странные (очень много странно-пугающего довелось мне увидеть!), чем мирный свет в окне. И тем не менее я не мог убедить себя, что гляжу на нечто совершенно обычное, – свет, льющийся из окна, обладал каким-то странным, таинственным и пугающим свойством.