А я люблю военных…

— Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательство вашей причастности к покушению на президента, — скорбно сообщил он мне.

Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым решительным образом.

— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас и первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за некоторые дела поотбивать бы ей руки.

— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.

Польщенная, я сообщила:

— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство, честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно, сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает, только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы почему его народ убывает…

Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:

— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.

— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. — Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно подсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то до меня ел.”

На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.

— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверил он, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.

— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?

— Биография типичной террористки.

— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Как бы он с вами согласился!

— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Дома его не оказалось.

Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — там знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы могут узнать о ней?

Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем более, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.

Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую (иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:

— Мой муж у моей подруги.

Полковник сразу удивил меня новым вопросом:

— Что он там делает?

— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадаться и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.

— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.

— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда по обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть одна, а другой…

Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами, каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход мужа.

Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня успокаивать.

— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжко вздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…

Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила, слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:

— А что мне предстоит?

Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:

— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где вы взяли гранатомет?

Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился, я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до чего доводит пьянство.

Ну? И как я буду теперь выкручиваться?

А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я? Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.