А я смогу…

– Одумались? Ну, молодцы! Ох, она без тебя страдала, ох, страдала, – немного попричитала бабушка, которая вообще-то относилась к сельской интеллигенции, окончила Тимирязевку и всю жизнь проработала агрономом, но страшно любила изображать из себя древнюю старушенцию из глухой деревни, развлекалась она так.

– Я без неё тоже, – еле выдавил из себя растроганный Ясень.

– Да ты не грусти, – ощутимо толкнула его в бок развесёлая старушка, – главное, что вы теперь вместе. И давайте уж без глупостей теперь! Чтобы никаких расставаний! Теперь чтобы до конца! – погрозила она корявым пальцем и показалась Сергею похожей на добрую Бабу-ягу. Он кивнул:

– Я её очень люблю, Матрёна Ильинична.

– Вижу, Серёня, вижу. Нравишься ты мне, настоящий мужик. Не то что зять мой любимый, Санька. Люська моя, тёща твоя неласковая, совсем его под себя подмяла. Разве ж это дело? Разве ж муж может быть слабее жены? Неправильно это. Вот мой Ваня был мужик. Ты на него очень похож, кстати. Так что давайте, дети, женитесь! Я вам помогать буду, чем смогу.

– Спасибо, – прошептал тронутый Сергей и обнял старушку.

– И-и-и, милок, не за что! – она влажно, по-стариковски, чмокнула его в подставленную щёку и погладила по плечу. У Ясеня защипало в носу от этого искреннего проявления участия, он поморгал часто-часто и кашлянул. В этот момент в сени выглянула Лёлька и с подозрением глянула на них:

– Вы что это тут застряли?

– Идём, Оленька, идём! – отозвалась бабушка. И они всей гурьбой ввалились в комнату.

В доме ничего не изменилось с тех пор, как Сергей был здесь в последний раз. Те же намытые до блеска полы с длинными яркими полосатыми домоткаными половиками, разбегающимися в разных направлениях. Те же старые фотографии на стенах, среди которых Ясень с умилением увидел их с Лёлькой свадебную фотографию, где они, юные и счастливые, бежали по полю. Невеста в развевающемся белоснежном платье и легчайшей фате и он в смешном костюме с ослабленным узлом галстука и рубашке с расстёгнутым воротом. Галстук набекрень, волосы взъерошены, но в глазах такое безудержное веселье, такое любование своей уже женой! Сергей подошёл поближе и всмотрелся в их лица. Лёлька обернулась, глянула в его сторону и ахнула:

– Бабуль! Откуда это у тебя? Ведь столько лет не было, и даже в последний мой приезд – не висели они здесь!

– Да я её в серванте держала, в альбоме, чтобы тебя не расстраивать.

– А сейчас почему повесила?

– Не знаю, захотелось что-то вдруг, вроде как предчувствие какое… И вот видите – права оказалась.

– Ну ты даёшь, бабуль! А когда повесила-то?

– Да третьего дня.

Ольга с Сергеем переглянулись изумлённо и покачали головами:

– Да, бабуль, ты просто экстрасенс! Мы как раз тогда и встретились.

– Я просто любящая бабушка, – неожиданно хитро посмотрела на них Матрёна Ильинична и подмигнула. Сергею стало так тепло и хорошо от их разговоров, смеха, запаха свежих пирожков, которые выставляла на стол быстрая и ловкая не по годам бабушка. «Пожалуй, что и вправду здесь Лёлька будет в безопасности», – подумал он и успокоился.

Пробыв в деревне до вечера и попрощавшись с Матрёной Ильиничной, Сергей собрался уезжать. Лёлька, накинув на плечи старый дедов тулуп, вышла вместе с ним. Было холодно особенным осенним холодом, ясным и звенящим, прозрачным, как хрусталь. Изо ртов шёл пар, колючие, как льдинки, высокие звёзды усыпали всё небо и с любопытством, как показалось Ясеню, смотрели на них с Лёлькой.

– Послушай, Лёль, давай-ка теперь о наших делах. – Она с надеждой глянула на него, и ему стало горько от того, что пока он ничегошеньки не узнал. – Я поездил, поглядел на твои магазины. Ты, кстати, такая молодец! Я в восторге. У тебя талант. «Фея» хороша, и девчонки замечательные. Ты знаешь, что тебя даже бабульки томилинские, которые семечками торгуют, обожают. Я, как индюк, от гордости раздувался, когда с ними говорил.

– Это ты, наверное, с бабой Зиной беседовал, – смущённо улыбнулась Лёлька, – она очень славная, весёлая и неунывающая. Мы с ней дружим.

– Наверное. Так вот, версии у меня возникло две. Первая: конкуренты в цветочной сфере. Ты в курсе, что твоим соседом, в смысле, соседом «Феи», и по Реутову и по Томилину является один и тот же человек, Эльчин Алиев, у него ларьки «Цветы»?