А я верну тебе свободу

- Павел Степанович, - тут же влезла я, - если вы считаете Серегу таким дерьмом, то зачем подсунули его своей дочери? Мне, конечно, льстит ваше беспокойство обо мне, но неужели вы о благополучии единственной дочери беспокоитесь меньше?

- Юля, - Редька забарабанил пальцами по столу, - понимаешь... Ты многого не знаешь.

И поверь: в эти дебри тебе лучше не лезть. Просто считай, что тебе в жизни повезло.

- Но если Юленька хочет замуж за твоего зятя... - подал голос Александр Иванович.

- Не хочет, - сказала я. - Юленька вообще туда не хочет.

- Мысль очень разумная, - кивнул Редька, потом стал серьезным и спросил:

- Ты чего, Серегу до сих пор любишь?

- Нет, - ответила я. Еще не хватало мне тут душу раскрывать перед этими двумя и объяснять все мои чувства. - И назад его не приму.

- А я думал: примешь, - заявил Редька и поведал Александру Ивановичу о том, как Серега закидывал меня письмами по электронной почте (о чем тесть, оказывается, прекрасно знал), как обрывал мне провод и всячески меня домогался. - Молодец, Юля. Вот поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Кстати, ты сегодня ночевать-то где собираешься? Мы тебя, извини, к себе пригласить не можем. Ну...

И Креницкий кивнул на дверь, за которой скрылись девушки.

- Юленька, вы, надеюсь, не станете писать не только о гостинице, но и о нас с Павлом Степановичем? - проворковал толстяк.

- Ну писать об одном и том же можно по-разному, - заметила я. Например, рассказать читателям о привитом вам с Павлом Степановичем духе коллективизма - в советские времена, начиная со школьной скамьи, том, который в новые времена трансформировался и привел вас к групповухе.

Мужчины посмеялись вместе со мной, а потом опять уточнили, где я намерена ночевать.

Я задумалась на мгновение и решила: останусь в гостинице до утра. Идти мне сейчас все равно некуда, номер Серегой оплачен, ключ у меня, если администраторша не пустит, обращусь за помощью к Редьке и Александру Ивановичу. А завтра с утречка выясню, кто из них когда собирается возвращаться в Питер. Может, и довезут. А нет - поеду на электричке. Я не хрустальная и не депутат.

Потом Александр Иванович вдруг спросил, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

- Я всегда хотела стать журналисткой, - пожала плечами я. - Сколько себя помню.

- Но почему этим - трупы, кровь, тюрьмы, задержания? Юля, я ведь почти все твои статьи читал, с удовольствием читал. Я тебя по телевизору смотрю. Тебя и Димона Петроградского. Ты, как бы это сказать.., пишешь о вопросах, актуальных для меня.., ну.., с профессиональной точки зрения, - толстяк усмехнулся. - Димон развлекает сплетнями о звездах, с которыми я лично знаком. Но тебя что побудило?

- Я хотела стать известной, хотела, чтобы меня печатали. А на криминал самый большой спрос - в нашей стране, в наше время. Можно, конечно, о вкусной и здоровой пище писать, о теплицах и грядках, но какая там известность?

Кто будет ждать твоих статей? И их ведь, скорее всего, пришлось бы подавать как "Советы Марии Ивановны", а не подписывать своей фамилией. И не интересуют меня грядки. Но главное: читатель ждет сенсацию, причем с изюминкой.

И мне интересно их выискивать. Можно, конечно, было податься в эротику, тоже хорошо продается. Но это не для меня.

- А что тебе интересно? Лично тебе.

Я задумалась на мгновение.

- Да вот это, пожалуй, и интересно. Ну не на труп смотреть, конечно, а проводить журналистские расследования. Затягивает похуже наркотика. И нравится быть известной. Где еще я могла этого добиться? Петь я не умею, хотя для того, чтобы пробиться на нашей эстраде, это и не обязательное условие, но тем не менее...

И там нужно вложить много денег. Тут не надо.

Много работать, быть очень настойчивой с издателями, чуть-чуть удачи... И вот меня не только печатают, но еще и моя физиономия в "ящике".

На улице узнают, письма пишут. Приятно.

Александр Иванович медленно кивнул.

- А теперь вы мне на вопросик ответите? - хитро посмотрела я на него.

- Смотря на какой.

- Что за "перстни" были у вас на пальцах?

Он чуть заметно дернулся, потом посмотрел на зажившие шрамы, крякнул, глянул на меня и заявил, что сейчас нарисует. Взял салфетку, я любезно протянула ему ручку.

- Один нарисую, - сказал, уже коснувшись пером салфетки. И нарисовал. - Знаешь, что означает? - спросил.

"Перстень" имел значение "сидел в тюрьме Кресты"";

- Можно спросить, что вам больше всего запомнилось из той отсидки?

Я всегда задаю этот вопрос и каких только ответов не слышала... Александру Ивановичу больше всего запомнился Бим.

- Кто это?

Бим был крупным черным тараканом, регулярно наведывавшимся в камеру. Если в тюрьме есть тараканы, бороться с ними бесполезно, а вот с клопами, хотя и временно, справляются: поливают кипятком или выжигают.

Бим, по словам толстяка, очень любил сухарики, а когда добирался до них, то в камере был слышен хруст...

Только я собралась спросить, что больше всего удивило, как Павел Степанович, все это время молчавший, откашлялся. Я поняла, что мне пора откланяться.