А из пуза карапузы

Ребенок чувствует шумы своего тела и следует им слепо и беспрекословно, не глядя вперед, а лишь любопытно озираясь по сторонам. Однажды он станет взрослым, мягкие загогулинки его души и тела выпрямятся под гнетом временных обстоятельств и потусторонних вмешательств в его жизнь, приобретя относительную определенность психофизических свойств и качеств. Потеряв право на безусловное несовершенство, он выработает набор житейских добродетелей, начертав на листе поверх узорчатых линий решетку из четких букв и цифр и заключив себя за нее пожизненно, без права на помилование.

А пока он реет взад-вперед по ограниченному пространству, то и дело выплескиваясь на грань дозволенного. Маленькое стихийное недоразумение в мире упорядоченного бытия. Он возмущает спокойствие, он шумит в тихий час, он швыряется камнями и не ест тушеную капусту, такую богатую фолиевой кислотой и витамином С. Он сыпет песок на чистый пол, портит воздух в общественных местах, рыдает от вожделения у витрины каждого магазина и непременно прыгает по лужам, стоит лишь отвернуться на мгновение… И еще он обязательно сожрет все конфеты, если оставить их на столе, а что не сожрет, то обязательно покусает, и выплюнет; и нарисует невразумительную козявку на обоях, на самом видном месте, и отрежет кусок занавески и поковыряет штукатурку, и пнет кошку под зад, увидев как безмятежно дрыхнет та, вытянувшись блаженно у батареи, и бессердечным хохотом ответит на ее явное неудовольствие. А потом, предельно честно глядя в глаза родителей, клятвенно заверит их, что больше никогда, никогда-никогда, он так делать не будет. И родители сделают вид, что поверили. Потому что, это их прямая обязанность – делать вид. А он и на самом деле будет верить свято и нерушимо в нерушимость своего обещания, пока не столкнется нос к носу с новым искушением.

Действие 4. Публично об очень личном.

Место действия – переполненный общественный транспорт,

Время действия – час пик.

Действующие лица – два существа со сходным мировоззрение в толпе лишенных свободы выбора слушателей.

Трамвай, дребезжа и поохивая, медленно тащился по рельсам. Унылая каждодневная картина поднадоевшего бытия разворачивалась в мутных окошках. Один образ сменял другой, ничем не отличающийся от предыдущего, сливаясь перед глазами в единый прыгающий экран сломанного доисторического телевизора. Пассажиры скучающе поглядывали за стекло и тут же досадливо отворачивались, не находя ничего достойного их внимания. И только две хитрые рожицы прилипли к грязному окну, полностью захваченные грандиозным действием непрерывных видоизменений, происходящих в наружном пространстве.

– Гриша, смотри, смотри, какашка идет с хвостом! ААА! Какая смотри, ха, ха, ха! – пронзительно пищал на весь вагон Павлик, изливая вокруг немалые дозы неудержимой радости.

– Ага! – хрипловатым басом вторил ему Гриша – а вон вонючка на колесиках вонючистых, сама вонючистая, вонючистая.