А. К. Глазунов

Вечером на концерте симфония прошла с успехом.

В антракте Сашу представляли различным музыкальным критикам, те хвалили его и говорили, что знакомы с произведениями многих русских композиторов: Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского и Киу (так они называли Кюи).

По окончании фестиваля путешественники двинулись дальше. Давно уже Стасов настаивал на поездке Саши за границу.

— Ведь столько впечатлений получишь, что потом па всю жизнь хватит, — говорил он. — Бери пример с Глинки.

И они решили посетить Испанию, все те города, в которых когда-то побывал великий русский композитор и которые затем описал в своих «Записках». Путешествие было долгим: они миновали Германию, Швейцарию, проехали всю южную Францию и, наконец, прибыли в Барселону. Вид города, поднимающегося над изумрудной поверхностью Средиземного моря и утопающего в разноцветном море благоухающих роз, и звуки испанского наречия очаровали Сашу. Но он торопился дальше, надеясь, что столица Испании откроет перед ним настоящие чудеса. Однако обычный, европейский вид города вначале разочаровал его. Мадрид оказался «застенчивым», как застенчивы бывают некоторые люди, не умеющие раскрыть все свое очарование при первом знакомстве. Он ощутил прелесть Мадрида несколько позже, бродя по его задумчивым тенистым садам и лавровым рощам, осматривая чудесный музей живописи.

Правда, музей интересовал только Сашу. Беляев же, пройдя два-три зала, сказал:

— Ну, ты походи, а я тебя здесь подожду.

Вскоре выяснилось, что, при всех своих достоинствах, Беляев был для такого путешествия не лучшим попутчиком.— Вот если бы Владимир Васильевич был со мной, сколько интересного он мог бы рассказать, — думал Саша. — А Митрофан Петрович ходит со мной всюду не потому, что ему хочется, а чтобы доставить мне удовольствие.

Из Мадрида они отправились в Севилью, воспетую в стихах и романсах. «О!.. Севилья — это жемчужина Андалузии»,— говорили испанцы. И действительно, Саша был покорен этим городом. Его белоснежные дома, покрытые плоскими крышами и украшенные бесконечными балконами и решетчатыми окнами, тонули в волшебной полутени. Подковообразные аркады открывали вид на маленькие уютные дворики, а усталые пальмы свешивали свои перистые листья через их стены.

Саша старался стать похожим на настоящего испанца. Он изучал испанский язык, ел испанские кушанья, вступал в разговор с местным населением и бывал очень доволен, если удавалось задать два-три вопроса.

Путешественники хотели, конечно, услышать как можно больше испанской народной музыки. Однако исполнялись народные песни только в маленьких кабачках, где музыка заглушалась шумом голосов, топаньем ног, звоном бокалов. Тогда Беляев придумал:

— Снимем на целый вечер кабачок, чтоб только мы — и музыка.

— Да ведь это очень дорого!

— Пустяки! Ты только не забудь взять с собой нотную бумагу, может быть, запишешь что-нибудь.

Они сидели в маленькой ложе, пили местное вино мансанилью, смотрели на сцену и слушали.

Вот, призывно щелкая кастаньетами, в фетровой шляпе и накинутой на плечи шали выступает танцовщица. Она изображает битву тореадора с быком. Ее стан выпрямлен, а лицо торжественно-сурово. Она движется так плавно, будто плывет. Вдруг, словно испугавшись, покачнулась. Кажется, что воображаемый бык грозно наступает, но она со змеиной гибкостью увертывается, дразня его своей шалью. Потом, отбросив ее в сторону, танцовщица хватает две стрелы, несется по зале, высоко подняв их над головой, и метким и сильным ударом вонзает в пол.

Затем на сцену вышла певица. Она вздохнула, и этот глубокий вздох незаметно перешел в грустную мелодию, печальную и трепетную. Иногда голос певицы прерывался, и тогда за него договаривала гитара. Порой и голос и неуловимый перебой струн сливались вместе.

Саша внимательно слушал, стараясь как можно точнее запомнить исполняемые мелодии, а кое-что записывал. Звуки музыки, доносившиеся из кабачка, привлекли толпу. Мужчины и женщины сгрудились у окон, бурно аплодируя исполнителям. Концерт продолжался до поздней ночи.

С Севильей не хотелось расставаться, но нужно было двигаться дальше. Беляев и Саша поехали в Гибралтар, а затем, переплыв на пароходе Гибралтарский пролив, остановились в одном из прибрежных городков северной Африки — Танжере — и прожили в нем два дня. В сопровождении переводчика и солдата для охраны (местные жители ходили по улицам такими густыми толпами, что сквозь них трудно было пробраться) Саша без конца бродил по этому своеобразному городу, который, казалось, был высечем из одного большого массива. Маленькие домики лепились вдоль улиц, поднимающихся амфитеатром в гору. Завернувшиеся в бурнусы арабы с величественным видом курили опиум. На перекрестках торговцы громко расхваливали свой товар.