Читаем А как у вас говорят? полностью

Шли мы с этим лесником по мелколесью… Кое-где по мху… попадались маленькие круглые окна-колодцы…

Мы остановились у одного такого оконца и напились воды…

—Родник!— сказал лесник…— Должно, Волга тоже начинается из такого оконца?

—Да, должно быть,— согласился я.

—Я большой любитель разбирать слова,— неожиданно сказал лесник и смущенно усмехнулся. — И вот скажи на милость! Бывает же так, что пристанет к тебе одно слово и не дает покоя…

—А какое слово к вам привязалось сейчас?— спросил я.

—Да вот этот самый «родник». Я это слово давно приметил. Все его обхаживаю. Надо думать, получилось оно оттого, что тут вода зарождается. Родник родит реку, а река льется-течет через всю нашу матушку-землю, через всю родину, кормит народ.

Вы глядите, как это складно выходит,— родник, родина, народ. И все эти слова как бы родня между собой. Как бы родня!— повторил он и засмеялся.

Простые эти слова открыли мне глубочайшие корни нашего языка.

В некоторых русских говорах, преимущественно северных, родник называют словом кипун. Основа такого названия тоже достаточно очевидна. Ведь в местах выхода родников вода нередко бурлит, фонтанирует, как бы кипит. Этот признак и лег в основу хотя и местного, но довольно яркого и образного наименования родников.

Во многих говорах, главным образом к югу и западу от Москвы, в значении «родник» употребляются слова студенец или криница.

Первое из этих названий возникло по характерной для родников холодной, студеной воде: студенец — «источник (родник, ключ; колодец) со студеной водой».

Второе — криница — широко распространено в украинском и в белорусском языках. Не исключено, что из них оно и перешло в южные и западные русские говоры.

Следует отметить, что в разных русских говорах у слова криница могут быть и такие значения, как «колодец», «яма с водой». Сравните у Демьяна Бедного:

Как доехал казак до станицы, Напоил он конька из криницы…

Бесспорно, что здесь поэт имел в виду криницу — «колодец».

Заслуживает внимания и тот факт, что со словами студенец и криница соотносятся довольно многочисленные географические названия. Таковы, например, речки Студенец в Тамбовской, Липецкой и Орловской областях, села Студенец в Пензенской и Ульяновской областях; Криница и Криничка в Воронежской области и другие.

Грива — рёлка — угор

Боровой рыжик любит расти в траве рядом с молодой сосной, хотя нередко появляется в огромных количествах и в старых борах-беломошниках… Любит можжевеловые куртины и сферическую обтекаемость грив, балок, увалов…

Эти строчки взяты из книги Павла Маракулина «Васильки во ржи». А вот выдержка из повести Анатолия Черноусова «Чалдоны»:

Повернув коров от моста к высокой Муромцевой гриве, старик замедлил ход и смотрел, как стадо расползается по пологому увалу обочь гривы…

О каких гривах, балках и увалах говорится в этих отрывках?

Оказывается, авторы имеют в виду здесь особенности рельефа описываемой местности.

Ведь одно из значений слова грива в русском языке — «продолговатая невысокая возвышенность с пологими склонами, поросшая лесом». В то же время увалами в некоторых говорах, как и в повести «Чалдоны», называют «пологие безлесные склоны возвышенностей». Однако чаще увал — это «возвышенность, холм с широкой плоской вершиной и пологими склонами». А балка — это «большая ложбина, широкий и длинный овраг». С таким значением это слово обычно используется в русских говорах южных территорий, например, на Дону, на Северном Кавказе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки