Читаем А как у вас говорят? полностью

Но чего я совершенно не мог понять,— рассказывает поэт,— как тогда, так и много позже,— это неправильного выговора у населения целой деревни — и у детей и у взрослых, как это бывало в соседней с нами Плетневке.

Ранней весной, до найма пастуха, мы вместе с плетневскими ребятишками пасли на смежных пустошах овец. Я сразу же обратил внимание, что слово овца никто из них не мог произносить. Все говорили овса.

Драться за это со всеми было, конечно, невозможно, но, вернувшись вечером домой, я заявил отцу, что

больше с плетневскими ребятами овец пасти не буду,

—Это почему же?— удивился отец.

—А потому что они все дразнятся.

—Как дразнятся?

—А вот так и дразнятся. Говорят не овцы, а овсы,

—Вон оно что,— усмехнулся в усы отец.— Ну и чудак же ты, брат. Да они всегда так говорят, и малые и большие. Язык, видно, у них такой…

… Восприимчивый к речи мальчик обратил внимание на одну существенную особенность русского языка. Оказывается, одни и те же слова иногда даже в речи жителей соседних селений могут звучать по-разному.

С чем связаны такие различия? И оправданна ли обида мальчика из приведенного рассказа на непривычное произношение привычного слова?

Отвечая на такие вопросы, прежде всего следует заметить, что наблюдаемые в русской речи произносительные различия нередко обусловлены наличием в русском языке многочисленных и разнообразных местных говоров. Вы уже знаете, что местные говоры различаются между собою и отличаются от русского литературного языка не только словами (см. с. 13). Своеобразие каждого из них в той или иной степени проявляется и в звуковом строе, в фонетике. Это значит, что в каждом из говоров могут быть какие-то свои особенности в постановке ударения в отдельных словах, в интонации, в употреблении тех или иных звуков.

Пользуясь словами отца Николая Рыленкова, можно сказать, что каждый местный говор — это «язык такой». Пусть маленький, в том смысле, что им обычно пользуется сравнительно небольшое число людей. Пусть во многом похожий на другие говоры — «маленькие языки», из которых состоит большой язык народа. Но все же это язык (точнее местная разновидность, местный вариант народного языка).

Будучи таковым, каждый говор имеет свою систему. Она проявляется как в составе характерных для говора языковых элементов (слов, звуков, грамматических явлений), так и в особенностях взаимодействия этих элементов.

В основе своей система каждого говора оказывается общерусской. В чем-то она близка некоторым другим говорам. В то же время в системе каждого говора имеются, пусть в небольшом количестве, и свои особенности. Именно они и служат основанием для выделения данного говора из числа других говоров языка.

В системе упомянутого Николаем Рыленковым говора деревни Плетневки не было звука ц. Вместо него в этом говоре использовался звук с. Для такой замены одного звука другим в системе говора есть вполне определенные объяснения.

Дело в том, что свойственный русскому литературному языку и абсолютному большинству русских говоров звук ц — своеобразный двойной звук. При его образовании органы произношения сначала смыкаются, как и при образовании звука г, а затем несколько расходятся, создавая щель, как и при образовании звука с.

В некоторых русских говорах исторически произошло постепенное упрощение образования звука ц. Первая, «смыкающая» часть работы органов произношения была утрачена. Сохранилась лишь вторая — «щелевая». В результате звуковая система таких говоров осталась без звука ц. В то же время звук с в них получил более широкое употребление, так как использовался не только на своем исконном месте, но и на месте звука ц.

Русские говоры с заменой звука ц звуком с раньше встречались в Предуралье и на Урале, в пределах современной Орловской области и в некоторых других местах. К таким говорам относился и говор деревни Плетневки на Смоленщине, о котором вспомнил в своей книге Николай Рыленков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки