А.Казанцев, К.Паустовский, С.Цвейг, Д.Стейнбек, А.Маршалл, Г.Голубев

Я не спеша помылся в заскорузлом от накипи оцинкованном ведре. На секунду у меня мелькнула мысль, а не пустить ли мне этому юнцу пыль в глаза нью-йоркским костюмом, но я отставил ее и удовлетворился чистыми спортивными брюками и трикотажной рубашкой.

Здоровенный дядя - хозяин этого заведения - стоял за стойкой, красный, как спелая малина. Когда я вошел, нижняя челюсть у него так и выпятилась вперед.

– Мало мне тут с ним мороки, надо еще, чтобы вы из Нью-Йорка пожаловали.

– Разве это плохо?

– Для меня плохо. Только я успел утихомирить своего мальца, а вы ему как шилом в зад.

– Я Нью-Йорк не расхваливал.

– Да, но вы сами оттуда, и он у меня опять взбеленился. А-а, пропади ты пропадом! Все равно от него здесь толку мало. Пойдемте, там у нас и поедите.

«Там у них» была кухня, кладовая, чулан, столовая и, судя по койке, застланной армейским одеялом, - спальня. В высокой, готической формы дровяной печке потрескивало и шипело. Обедать нам предстояло за квадратным столом; на нем лежала белая клеенка вся в порезах. Взвинченный ссорой, юноша раскладывал по мискам клокочущую фасоль со шпигом.

– А нельзя ли разжиться у вас лампой для чтения?

– Э-э! Ведь я движок на ночь выключаю. Придется дать керосиновую. Садитесь. У меня там еще ветчина в духовке.

Хмурый юноша с безучастным видом подал на стол миски с фасолью.

Краснолицый опять заговорил:

– Я думал, кончит он среднюю школу и хватит с него. Да нет, где там! Он, видите ли, не такой, наш Робби! Ему вечерние курсы понадобились. Представляете? Не школьные, а за плату. Где только он такие деньги достал, не знаю.

– С запросами юноша.

– Кой черт с запросами! Вы лучше поинтересуйтесь, на кого там учат, на этих курсах. На парикмахера. Не бритье-стрижка, а дамские прически. Может, теперь вам ясно, из-за чего я беспокоюсь?

Робби повернулся к нам. Тонкий нож, которым он резал ветчину, застыл у него в правой руке. Он уставился мне в лицо, видимо ожидая, что я скорчу презрительную гримасу.

Я попытался принять вид строгий, проникновенный, но в то же время уклончивый. Я пощипал бороду, что, как утверждают, свидетельствует о глубокомыслии.

– Тут что ни скажешь, все равно один из вас на меня набросится. Я между двух огней.

Папаша вздохнул всей грудью и медленно перевел дух.

– Правильно, черт подери, - сказал он и хмыкнул, и напряженная атмосфера на кухне разрядилась.

Робби поставил тарелки с ветчиной на стол и улыбнулся мне - по-моему, благодарной улыбкой.

– Ну вот, теперь, когда шерсть у нас на загривках улеглась, скажите, как вы относитесь к этим парикмахерским и косметическим делам? - спросил папаша.

– Вряд ли вам мое отношение понравится.

– Пока не сказали, откуда мне знать, понравится или не понравится.

– Ладно. Только дайте я сначала поем, а то, может, придется ноги отсюда уносить.

Я покончил с фасолью и дошел до половины своей порции ветчины, прежде чем ответил ему.

– Ну-с, вот, - сказал я. - Вы затронули тему, над которой я часто думаю. У меня довольно много знакомых женщин и девушек - всех возрастов, всех типов, всех обличий. Они все разные, и двух похожих не найдется, но одно их роднит - дамский мастер. В любой общественной группировке самое влиятельное лицо - дамский мастер. Это мое твердое убеждение.

– Шутки шутите.

– Нет, не шучу. Я этот вопрос изучил со всех сторон. Когда женщины идут в парикмахерскую - а они все там бывают, кому это по карману, - с ними что-то делается. Они отходят душой, успокаиваются. Им не надо там притворяться, строить из себя кого-то. Дамский мастер знает, какая у них кожа под слоем пудры, сколько каждой лет, от него не утаишь пластическую операцию на лице. И поэтому женщины рассказывают парикмахеру такое, в чем они не посмели бы признаться священнику, и с полной откровенностью обсуждают с ним некоторые обстоятельства, которые не прочь скрыть даже от врача.

– Быть того не может!

– Может. Говорю вам, я этот вопрос изучаю. Женщина отдает в руки дамского мастера свою тайную жизнь, и он завоевывает такой авторитет, что куда там другим мужчинам. Мне приходилось слышать, как на мнения парикмахеров в вопросах искусства, литературы, политики, экономики, ухода за детьми, а также и в вопросах морали ссылались как на нечто непререкаемое.

– Вы, наверно, перебарщиваете, но я вам верю.

– Да нет, кроме шуток. Умный, вдумчивый, деятельный парикмахер обладает властью, которая кажется непостижимой большинству мужчин.

– Господи, твоя воля! Робби, слышишь? Ты знал об этом?

– Кое-что знал. По той специальности, которую я выбрал, мы и психологию проходили.

– Вот уж не думал! - сказал папаша. - Слушайте, а не выпить ли нам по маленькой?

– Нет, спасибо, сегодня не могу. У меня собака заболела. Завтра хочу встать пораньше и поеду на поиски ветеринара.

– Знаете что? Робби пристроит вам какую-нибудь лампочку для чтения. А движок я не стану выключать. Завтракать утром будете?

– Нет, вряд ли. Я рано выеду.

Когда я вернулся в домик после тщетных попыток облегчить Чарли его муки, Робби привязывал лампочку на длинном шнуре к изголовью моего унылого железного ложа.

Он сказал вполголоса: