А мы с тобой, брат, из пехоты

Мы залегли на подступах к колхозу, немцы с высоты били по нам, но самое страшное, что в эту ночь ударил сильный мороз, и мы, в своих кургузых шинелях, стали просто околевать, замерзать насмерть. Командиры лежат рядом с бойцами и помалкивают.

И я тогда решил, что не хочу принять такую лютую смерть, замерзнуть, пусть лучше меня расстреляют как дезертира с поля боя, но хоть помру не «ледышкой». Встал в полный рост и пошел назад, в направлении полкового тыла. За мной потянулись другие бойцы и офицеры. Мы дошли до штаба полка, и наш комполка все видел… и молчал…

Если это называется для вас нарушением присяги, так я лично присяги, как, впрочем, и все бойцы 53-го УРа, брошенные в спешном порядке на передовую, не принимал.

Через три дня мы снова атаковали этот колхоз и потом нашли на поле перед ним десятки наших замерзших насмерть однополчан. И еще многих своих убитых товарищей, которые так и лежали, как мишени, в чистом поле перед немцами и были все перебиты. Среди них была и наш батальонный санинструктор Шура, которую немцы взяли в плен и, перед тем как убить, изнасиловали… Кому нужны были эти бессмысленные жертвы, которые генералы в своих мемуарах обязательно высокими словами с пафосным восторгом называют «массовый героизм и самопожертвование»?

Ведь было ясно после провала первого штурма, что нам этот колхоз не взять, так кто командиру полка или дивизии мешал отвести бойцов на исходный рубеж и сохранить сотни жизней? А нет, есть приказ — «Ни шагу назад!», уже доложили наверх о продвижении вперед и захвате очередного рубежа…

Ведь даже своего раненого товарища пехотинец не имел права доставить в санроту.

Это расценивалось как «дезертирство с поля боя», мол, это не ваше дело, ранеными займутся санитары. А где ты на всех санитаров напасешься?

В Белоруссии меня ротный послал с донесением в штаб батальона, возвращаюсь назад и попадаю под сильный артобстрел. Я спрятался в воронку, переждал артналет и дальше к себе в роту, где ползком, где как. Навстречу ползет раненый: «Браток, помоги!» Я ему отвечаю: «Прости земляк, не имею права, там бой идет». — «Ну хоть немного пособи», и чуть не плачет.

Я взвалил его на себя и потащил в тыл. Наталкиваюсь на двух офицеров: «Кто такие? Почему его тащишь? Ты что, санитар? Нет? А ну, к себе в роту, бегом!»

И я оставил раненого бойца на земле и побежал назад на позиции. А навстречу мне отходят остатки моей роты. Пока я тащил раненого в тыл, немцы ворвались в нашу траншею и перебили почти всю роту. А не нарушь я приказ, не помоги бы раненому, то, возможно, и меня бы немцы в тот день убили…

Я еще хочу пару слов добавить. По моему мнению, на этот приказ № 227 с конца сорок третьего года уже мало кто смотрел, даже старшие командиры поняли, что если дословно следовать этому приказу, то у нас и до старой границы дойти людей не хватит.

И заградотряды за нашей спиной я после Харькова уже не видел.

— Зимнее наступление от Воронежа на Харьков и выход из «харьковского» окружения весной 1943 года. Как это было? Что осталось в памяти?

— Наша 270-я СД переходила Дон по льду, и немцы к нашему наступлению были хорошо готовы. Они, как только наши пехотные цепи пошли вперед, взорвали лед на реке, и очень много бойцов потонуло в Дону. А потом началось преследование отступающего противника, на дорогах сотнями валялись трупы немцев, мадьяр, итальянцев, стояли колонны брошенной военной техники.

Запомнилось, что у большинства убитых итальянцев на пальцах были кольца, так бойцы ломали замерзшим трупам пальцы, отрывали и снимали кольца.

Там мне пришлось первый раз убить человека не в бою. Заняли внезапной атакой какое-то село, связи нет, и ротный послал меня связным, найти комбата.

Подхожу и вижу, что комбат беседует с местными жителями, потом заметил меня и приказывает: «Приведи сюда старосту. Они покажут его дом».

А староста уже собрался бежать, привязывает двух своих коров к телеге, груженной всяческим добром. Привел его к комбату, и через пять минут комбат отдает мне приказ: «Разменяй его!» У меня в руках винтовка, а в кармане шинели «наган» на взводе.

Повел старосту в сторону, он падает на колени, начинает молиться и вдруг в прыжке кидается на меня и валит на снег, хватается за винтовку.

Я успел его убить из «нагана», выстрелил прямо через карман шинели.