А мы с тобой, брат, из пехоты

А выход из «харьковского» окружения… Все началось с того, что на шоссе Харьков — Полтава наш полк был рассеян на марше и расстрелян в упор немецкими танками, ударившими с тыла. После этого все, кто уцелел, уже действовали маленькими группами, никакой организации уже не было. Кто к кому примкнул, с теми и прорывается. Офицеры в окружении пытались на месте собрать бойцов в сводные роты и батальоны, в каждом селе проводилась мобилизация местных, «чернорубашечников», так получалось, что в отделении один красноармеец и пять местных, «черных», которые по ночам разбегались по домам. В одном месте наша колонна окруженцев, остатки из разных частей, оказалась в лощине, почти все бойцы были уже без патронов. И тут показался немецкий танк. Несколько орудийных упряжек рванули к видневшейся неподалеку деревне. Танк открыл огонь и первым выстрелом подбил головную упряжку с пушкой, которая загородила дорогу. У меня в подводу были запряжены мул и лошадь, мы рванули прямо по целине к деревне, добрались живыми. В деревне стоят артиллеристы, видят все, что происходит на дороге, и кроют матом: «Хером по танку, что ли, стрелять!» — снарядов у них не было… С боеприпасами в окружении вообще был полный швах, нам выдавали на сутки по пять патронов к винтовке… Снова шел с какой-то частью на восток.

Идем на рассвете и вдруг видим, что копны на поле двигаются.

А это были замаскированные немецкие танки. И мы побежали от них и, наверное, целые сутки драпали без остановки в сторону Богодухова. С двумя бойцами я выходил по степи к своим, сначала шли в направлении куда-то на Сумы, потом повернули на Белгород. Шли без компаса и без карты. Вышли к своим, никаких проверок в 00 нам не устраивали, просто, выяснив, кто из какой дивизии, отправляли красноармейцев на место сбора остатков своих частей, вышедших из окружения. На месте сбора 270-й СД нас снова разбирали «покупатели». Ко мне подошел командир медсанбата дивизии майор Беренштейн, пригляделся и спросил: «Ты во 2-м батальоне военфельдшера заменял?» — «Да». — «Пойдем ко мне в санбат старшиной».

Я одно время, в начале зимы, когда в батальоне не осталось медработников, был за санинструктора, вытаскивал с поля боя, перевязывал раненых и так далее.

У меня это неплохо получалось, и командир санбата меня тогда видел пару раз и запомнил. Я сам не верил такой удаче, неужели мне так «сказочно повезло» и я смогу отдохнуть от этой всеми проклятой пехотной жизни? Но мое везение длилось недолго, уже в июне я снова очутился в стрелковом батальоне.

— Что произошло?

— Готовились к началу Курского сражения, и майор Беренштейн приказал мне приготовить 150 мест для раненых, а досок, чтобы соорудить нары, не было. Я взял три подводы, посадил на них троих санитаров, и мы поехали искать лесоматериал по округе. Видим, стоит разбитая школа, зашли внутрь и стали срывать верхние крышки с уцелевших парт и грузить их на подводы. И тут появляется замполит дивизии полковник Михайличенко: «Что?! Кто посмел?! Мародерство! Кто такие?!» Я ответил, а потом замполит пригляделся к моему лицу и заорал: «Я вам покажу! Устроили тут синагогу, я вас, бл…, сгною!» Михайличенко явился в санбат и, матерясь как последний урка, приказал арестовать майора Беренштейна, а меня отправить: «На передовую! В первую цепь!» Майор Беренштейн, по требованию замполита, уже на следующий день предстал перед трибуналом дивизии и был осужден, отправлен в штрафбат, где и погиб.

И не из-за треклятых досок этих он погиб, а за свою национальность.

Я вернулся в свой батальон, пришел в палатку к военфельдшеру — лейтенанту Фиме Чернобыльскому, недавно прибывшему на фронт из военно-медицинского училища, и он говорит мне: «Оставайся у меня». Но не тут-то было, полковник Михайличенко в тот же день прибыл к нам в полк и первым делом стал выяснять: «Где Гехтман?!» Ему показали. Он распорядился: «В цепь! Обоих, и его, и Чернобыльского!» Ефим был убит в первом же июльском бою, а меня ранило снайперской пулей в грудь, задело легкое. 10 июля 1943 года нас из второй линии обороны, ночью, развернутым строем, под артогнем и бомбежками подвели к передовой. Траншеи были забиты солдатами до тесноты. Перед нашими окопами были власовцы, и мы матом орали что-то друг другу. Утром, по сигналу ракеты, мы пошли в атаку на наступающих немцев и «власовское отродье». Прошли метров пятьсот, рядом взрыв, меня контузило, кровь пошла из носа и ушей, ничего не слышу, а комбат тычет меня в бок пистолетом, мол, «Вперед!». Немцы применили против нас минометы — «ванюши», которые стреляли термитными зарядами. Пошли дальше вперед, и немцы стали расстреливать нас из пулеметов с малого расстояния, мы залегли. Я оглянулся назад и увидел, что нахожусь далеко впереди своей цепи, на голом месте, и решил отползти чуть назад, к своим, укрыться за бугорком.

Только развернулся, как получил снайперскую пулю в грудь.

— Куда попали после госпиталя?