Читаем А мы служили на крейсерах полностью

А надо сказать, что ко всем прочим бедам наш, артиллерийский бычок — совсем шила нам не давал. Предшественник его, старый, опытный и умный — тот всегда по бутылке каждому ежемесячно выделял. А этот — молодой, нас, групперов всего на пару лет старше — не давал. То есть вообще. Даже когда действительно нужно было. Зато сам со схода придет, с бодунищща, полстакана — до подъема флага, полстакана — после подъема флага врежет — и сидит в каюте свет погасив. Не лежит в койке, а именно сидит. Ни решить с ним ничего, ни добиться от него кроме «нах..». Крепко мы за это на него обижались.

А тут еще комбат артиллерийский — шила, говорит у бычка — целая трехлитровая банка в сейфе стоит. Сам видел.

Справа-слева бумажки какие-то, а между ними — банка. Так и говорит. И глаз у него блестит подозрительно, и слюна, чувствуется — рот наполнила…

Вот и думай, как ее родимую извлечь…то есть в каюту-то войти можно…ключи — не проблема…и сейф — тоже секрет Полишинеля… Только вот не хочется следов оставлять — печать с сейфа срывать, то-другое…

Вот тут-то и проявилась нестандартность инженера нашего.

Надо говорит сейф — снизу дрелью. Дырочку малую сделаем, пробьем банку снизу гвоздем, стечет, дырочку — пластилином залепим, красочкой мазнем — следов не останется. Сейф — то, кстати, а бычка на переборке висел, да и сам из себя — так, сейф — не сейф, ящик железный.

Идея конечно вполне дурацкая. Ну да что возьмешь с обалдевших от боевых будней младших офицеров, про которых очень справедливо сказал популярный в узких кругах Володя Ульянич:

 «Сижу я в железе и снова сижуНа мачту залезу — на город гляжуЯ снова и снова о сходе тужу.Которое лето в железе сижу.В железе обильно растет интеллект.Я делаюсь сильным и мудрым как кнехт…»


и так далее…


Слово и дело. Проникли, дрель вооружили — две минуты — готово. Есть дырочка.

Гвоздик, молоток, стук-стук — ан фигушки. Не бьется баночка. Слышно, как в сейфе подпрыгивает, да поплескивает, но — не бьется.

Инженер наш упомянутый посмотрел-посмотрел на это дело — и щщас, говорит. Держите тару под сейфом. Ушел.

Через минуту примерно — бабах!!! — удар по переборке из соседней каюты! Сейф тряхнуло ощутимо, слышно — звяк! — и потекло…и из дырочки сделанной, и из щелей в дверце… Хорошо, обрез сразу взяли, не стеклопосуду.

Пока стекало — инженер явился. Я, говорит ногой по переборке, переборки-то хлипенькие, из АМГ профильного, прикинул, что должно сработать, и вот сработало, смотри.

Слилось. Ну не три конечно литра, но достаточно.

Дырочку мы потом залепили, замазали красочкой — и нету ее, дырочки…

Отлили связеру нашему незадачливому — и в дело остальное употребили. По природному назначению продукта, так сказать.

Прошла ночь — утро. Бычок со схода является как всегда — с легким нарушением деятельности вестибулярного аппарата и полным астигматизмом в очах. И как водится — нырк в каюту, к подъему флага готовиться.

За все время совместной службы его таким обалдевшим и вкусно благоухающим одеколоном на подъеме флага я не видел…

Пришел он в себя наверное только к обеду, и то видимо кто-то из коллег-бычков его пожалел.

На предобеденном сборе в кают-компании он только дар речи и обрел.

Первый раз, говорит, в закрытом и опечатанном сейфе, банка шила — вдребезги.

Загадка природы какая-то.

Как же. Загадка природы… Физика…

И в конце, справедливости ради добавить хочу.

Идеи-то конечно инженера были, что да — то да, но…

Как всегда — о политработниках.

Вдохновителем, организатором и руководителем этой акции был освобожденный секретарь парткома крейсера. Его каюта как раз соседней была.

Чудны дела твои, Господи…


Иуды

Хочется о вечном порассуждать…

О так сказать нетленном.

О том, что уже больше двадцати веков волнует души людей.

Да.

Хочется…

И сразу, в связи с этим — в голову приходит:

Ходил по Галилее проповедник с учениками.

Проповедовал, Учил, Исцелял…

О добре и чести говорил…

Нда-а-а-а…

Был у него ученик один… Иудой звали.

Знакомо?

Наверное всем знакомо, все нынче грамотные, и уж эту — то Книгу всяко читали. И вот об этом — то, об этом и порассуждаем, а?

Об Иуде и детях его.

Кто сказал — детей не было?

Были и есть у Иуды дети.

Не от семени его, не из так сказать чресел, но от души Иудиной.

От подлости его, той, которая всех нас так волнует столько лет уже…

И что…характерно:

Через эти вот расстояния, на рубеже двадцать первого века, — вдруг полезли, как грибы после щедрого летнего дождя в рост — дети души иудиной…

А рассуждать-то хочется начать 1991-го года… С того, памятного…

После путча уже, когда все успокоилось, но что впереди будет — еще непонятно, разговор у меня состоялся.

Друзья мои гражданские вопрос задали: «А с кем бы ты был, окажись в тот момент в Москве?»

Ну, в общем-то привычный вопрос: «А где вы были во время путча?»

Но задан — то он был мне, носившему в то время погоны. У меня в те поры — да и до сих пор ответ на это один:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное