А началось с ничего...

На работе не чаял, когда стрелки покажут пять. Потом лез без очереди в магазине. Садился с передней площадки в трамвай.

С передачами полный коридор. Сергей протискался к столу с групповым бюллетенем. В бумаженции этой вся биография новорожденных.

— Демарева, Демарева… Демарева! Ага, мальчик!

— Скажите, а Демареву когда выпишут? — спросил он у нянечки, принимающей передачи.

— Ишь ты, шустрый-быстрый. Походишь недельку.

Ходил. Изо дня в день. И, наконец, записка:

«Сереженька! У меня все хорошо, в воскресенье, наверно, выгонят. Привет от нас. Юлька».

В воскресенье побрился, надушился, поймал такси.

— Куда? — открыл дверцу шофер.

— В роддом. За женой.

— Сын или дочь?

— Сын.

— Молодец мужик. Тогда садись. С шиком домчу.

Приехали. У него забрали Юлькину одежду и велели минуточку потерпеть. А не терпится. Какой он, сын? На кого похож?

Открылась дверь. В дверях няня со свертком, сзади счастливая Юлька. Подбежал, неловко и порывисто, почти отобрал, взял у няни потомка, чмокнул Юльку в бледную щеку и, внимательно глядя под ноги, торжественно зашагал к выходу: вот он, сын!

Отъехали от больницы. Таксист закурил было, но спохватился и выбросил папиросу. Изредка Сергей подсказывал ему, куда сворачивать. Юлька время от времени приподнимала уголок одеяла, заглядывала в личико ребенка, — жив ли, не слышно его, — успокаивалась.

Возле дома расплатились с шофером. За ограду выползла бабка Саня.

— Мать моя родная! Да кто тут у меня приехал-то… Квартирантик новый. Ну-ка, дайте подержать.

Маленького занесли в комнату, осторожно положили на койку.

— Показывай, мать, кого ты нам народила?

Бабка развязала ленту, приоткрыла личико.

— Ничего, симпатичный!

— Тише вы. Разбудите. — Юлька опустилась на табуретку, медленно, одну за другой, расстегнула пуговки плаща. — Принеси попить, Сережа.

Сергей за кружку да в сени, хозяйка за ним.

— А мальчонок — вылитый ты. Ей пра, Сережка. Постарался.

— Н-ну! Надо думать. — И про себя: «Вот старая».

Юлька, цокнув зубами о край, припала к кружке. Она не успевала глотать, и тонкие струйки стекали по еле заметным бороздкам морщинок в углах рта на шею, по шее на грудь.

— Не простынь. — Отнял кружку. — А ты похудела, Юля.

— Похудела. Я посмотрела бы, каким ты стал. Больше не будем, ладно? Одного хватит.

Сергей промолчал. Он наклонился над сыном и протянул руку:

— Ну, здравствуй, Анатолий Сергеевич. Звучит?

— Звучит, отец, — согласилась Юлька.

И опять ночевали на полу, как в первый день самостоятельной жизни. Кровать пока занял сын.

29

— Пиши заявление на квартиру.

Киреев придвинул к Сергею листок бумаги, воткнул в чернильницу ручку.

— За этим вы меня и вызывали? Бесполезно. Очередных миллион.

— Пиши знай. Миллион. Я разговаривал с нашим профсоюзом, завтра как раз цехком, разберут.

— Бесполезно, Матвей Павлович.

— Заладил, поймаешь: бесполезно, бесполезно. Пиши: председателю цехового комитета…

Цехком заседал в красном уголке. Народу собралось много: распределение жилья. Бригада семитонного штампа вся здесь, на одном ряду. Коллектив поддержит — комитет решит.

— Товарищи! — Поднял предцехкома над головой пачку листков. — Заявлений сами видите сколько. Сверх лимита нам выделена комната в квартире, которую занимает семья Сюткина. Кому ее отдадим?

— В порядке очередности! Сюткину! — раздались голоса в зале.

— Прошу тихо. И вот еще одно заявление: Демарева.

— Знаем! Он его вчера только написал!

Сергей вздрогнул. А прямо в ухо еще:

— А сколько он у нас работает?

Председатель посовещался с президиумом.

— В сумме два года скоро.

— Сюткин без суммы одиннадцать лет отковал на заводе…

— Все это так, но есть одно обстоятельство, — снова встал за столом председатель, — у Демарева сын на днях родился, а семья живет на частной квартире. Мнение жилищной комиссии — выделить комнату Демаревым. Кто за? Прошу поднять руки. Голосуют только члены цехкома.

Но руки подняли все. И Сюткин первый!

* * *

— Ну, что тебе сказали? Был цехком?

Юлька хочет заглянуть мужу в глаза, муж отворачивается.

— Отказали?

— Нет, почему. Выделили.

— Ой, врешь, Сережка. Где?

— Где Сюткин живет, четвертую комнату.

— Шумновато будет. Ничего, потерпим. И ордер на руки выдали?

— Выдали.

— Покажи!

— Я его порвал.

Юлька оторопела.

— Порвал? Как порвал? — Прихожу комнату смотреть, а ее уже сюткинская ребятня оккупировала, в жмурки играют. Визгу, хохоту. Ну я и порвал ордер: пусть играют.

— Ду-у-р-рак! — Юлька не заревела, не понурилась. Она сделалась свирепой. — Нет, вы только поглядите на него: от квартиры отказался! С меня хватит, завтра же к отцу уйду!

— Ты что, Юля?

— Ребенок у нас!

— У Сюткина — тоже дети. И стаж работы на заводе побольше нашего с тобой, если уж по-честному.

— Чихала я на его стаж и твою честность! Сейчас же иди обратно и скажи своему Сюткину: погорячился.

Да-а-а. А Сергей почему-то считал: похвалит Юлька его.

«Послушаем, что бригада скажет. Голосовали, голосовали за него — отказался».

А бригада сказала: не беда, будет вам квартира.

— Хитрая контора такая есть: самстрой…