А.П.Чехов: Pro et contra

Как же объяснить простоту в письмах Чехова? Это понятно было бы в том случае, если бы этих безыскусственно написан­ных писем было немного. Это было бы понятно. В них Чехов писал к равным себе. Но нет — все его письма написаны оди­наково просто. А среди них есть письма, написанные уже изве­стным писателем к новичкам в литературе. Тут, казалось бы, невольно должно было бы проскользнуть незаметно чувство превосходства. Это было бы понятно; но этого нет, и это зага­дочно.

В письмах к И. Л. Щеглову, делая замечания по поводу его небольшой повести «Миньона», Чехов так аргументирует свое мнение: «У больших, толстых произведений свои цели, требу­ющие исполнения самого тщательного, независимо от общего впечатления. В маленьких же рассказах лучше недосказать, чем пересказать, потому что. потому что. не знаю почему. Во всяком случае помните, что ваши промахи только я один считаю промахами (весьма неважными, "трагическими"), а я очень часто ошибаюсь. Быть может, вы правы, а не я» ¹².

Не правда ли, странный ответ — странный в устах большого писателя? Тем более непонятный, что ведь этот ответ был на­правлен к писателю небольшому, чуть не «начинающему».

Чехов не знает (и главное!) такого пустяка.

Как же это?

Ведь признаком большого писателя считается обыкновенно умение все объяснить, а тут, вдруг. «не знаю почему».

И это всегда так у Чехова, вечно: «все на свете относитель­но».

В письме к А. С. Суворину Чехов сам признает недоумения, которые возникают у читателя по поводу его типично чехов­ского «не знаю почему»: «Щеглов-Леонтьев ставит мне в вину, что я кончил рассказ (дело идет о рассказе "Огни") фразой: "Ничего не разберешь на этом свете". По его мнению, худож­ник-психолог должен разобрать, на то он психолог» ¹³. И такие недоумения естественны.

Как же, однако, понять этот ответ Чехова И. Л. Щеглову? Конечно, его можно объяснить искренностью, присущею Чехо­ву-человеку, который не мог ради поддержания авторитета по­кривить душой. Только зачем же в таком незначительном фак­те такая большая искренность? Ведь это уж слишком.

У Чехова до изощренности было развито чувство симметрии слов, мысли и т. д., и вряд ли бы он не почувствовал фальши такой мотивировки.

Нет, такая, грубо нарочитая искренность для Чехова, чут­кого человека, невозможна.

Тем более невозможна, что ценность указания Чехова здесь от объяснения не только не пострадала бы, а наоборот, выигра­ла бы, хотя в том смысле, что казалась бы убедительнее.

«Не знаю почему», «ничего не разберешь» — не есть ли это обычные фразы Чехова — только отрицательная форма положи - тельного ответа, который созрел в его душе? Их нельзя объяс­нить незнанием. Чехов-писатель не знает, почему «в малень­ких рассказах лучше недосказать, чем пересказать». Да это всякий знает, всякий понимает — почему. А Чехов не знает! Конечно, знает, но не говорит. Но, может быть, эта фраза выр­валась у него случайно? А тогда она еще более ценна для наше­го сомнения: в случайных фразах скрывается часто инстинк­тивная правда души. И что это так, прямое подтверждение мы находим в другом письме к тому же Щеглову. В нем как раз говорится о рассказе «Огни», в конце которого у Чехова вырва­лась тоже странная для всезнающего писателя-психолога фра­за: «Ничего не разберешь на этом свете». «Относительно конца моих "Огней" я позволю себе не согласиться с вами. Не дело психолога понимать то, чего не понимает никто. Мы не будем шарлатанить и станем заявлять прямо, что на этом свете ниче­го не разберешь. Все знают и все понимают только дураки и шарлатаны» ¹⁴ (курсив мой. — С. К.). И вот — из письма А. С. Суворину и тоже по поводу рассказа «Огни»: «Пишущим людям, особливо художникам, пора уже сознаться, что на этом свете ничего не разберешь, как когда-то сознался Сократ и как сознался Вольтер. Толпа думает, что она все знает и все пони­мает; и чем она глупее, тем кажется шире ее кругозор. Если художник, которому толпа верит, решится заявить, что он ни­чего не понимает из того, что видит, то уж это одно составит большое знание в области мысли и большой шаг вперед»¹⁵ (курсив мой. — С. К.). Не искренность одна толкала Чехова к таким ответам. Он преднамеренно подчеркивал свое «не знаю почему» даже в пустяках, — как в приведенном нами письме к И. Л. Щеглову. Это подчеркивание для него было важно. В нем он видел большой шаг вперед, большое знание. И причи­ной к тому было то, что он не доверял словам, не придавал «ре­шающего значения человеческой речи и логике». Мы приве­дем здесь выдержки из этого рассказа «Огни», своим строем приведшего Чехова к тому концу: «ничего не разберешь на этом свете», который он защищал в письмах к Суворину и к Щеглову. В названном рассказе Чехов первый из наших ху­дожников сознательно противопоставил рассудочную деятель­ность человека органическому мышлению, которое берет свои ростки из иррациональных глубин человеческого духа, а кор­нями уходит в уединенное, в неизреченное.