А.П.Чехов: Pro et contra

Одной иллюзией стало (или, быть может, с самого начала было?) меньше. И опять Чехов в своей сфере индивидуальнос­тей, и он продолжает свой путь, все тяжелее и тяжелее шагая по нему, делает свои кратковременные остановки, всматрива­ется с жадностью во все новые и новые лица, но всюду находит отражение того же, собственного своего лика: те же следы не­доумения, непонимания, растерянности и непоправимого оди­ночества. Вот у него земская учительница («На подводе»). Она плетется по грязной весенней дороге из города к себе в дерев­ню, в школу. Проносится перед нею вся ее тяжелая каторжная жизнь, и она чувствует себя несчастной. И это действительно настоящая трагедия маленького, одинокого, напуганного су­щества — трагедия, состоящая из сплошных будней, из мел­ких и крупных повседневных неудобств и обид, но тем страш­нее она, тем неумолимее ее исход. «Утром холодно, топить печи некому, сторож ушел куда-то; ученики поприходили чуть свет, нанесли снегу и грязи, шумят; все так неудобно, неуютно. Квартира из одной комнаты, тут же и кухня. После занятий каждый день болит голова, после обеда жжет под сер­дцем. Нужно собирать с учеников деньги на дрова, на сторожа и отдавать их попечителю и потом умолять его, этого скупого наглого мужика, чтобы он, ради бога, прислал дров. А ночью снятся экзамены, мужики, сугробы. И от такой жизни она по­старела, огрубела. и всего она боится, и в присутствии члена управы или попечителя школы она встает, не осмеливается сесть, и когда говорит про кого-нибудь из них, то выражается "они". И никому она не нравится, и жизнь проходит скучно, без ласки, без дружеского участия.» И чтобы окончательно дорисовать картину, чтобы отнять у нее последнюю иллюзию, последнее утешение, что она что-то делает, «сеет разумное, вечное», Чехов добавляет: «В учительницы она пошла из нуж­ды, не чувствуя никакого призвания, и никогда она не думала о призвании, о пользе просвещения, и всегда ей казалось, что самое главное в ее деле не ученики и не просвещение, а экза­мены». Скажут: это частный случай — она сама виновата; идейные легко, с радостью выносили бы все эти лишения. Че­хов другого взгляда: такую жизнь «выносили подолгу только молчаливые ломовые кони, вроде этой Марьи Васильевны; те же живые, нервные, впечатлительные, которые говорили о своем призвании, об идейном служении, скоро утомлялись и бросали дело». И понятно: ведь они только говорили. Им лич­ную жизнь подавай раньше, а потом уже идеи. Впрочем, иног­да попадаются среди них и настоящие деятели, подолгу остаю­щиеся на своем посту, вроде доктора Львова («Иванов») и Лидии Волчаниновой («Дом с мезонином»). Но с этими узки­ми, ограниченными и в тупости своей жестокими людьми счи­таться не приходится. Самоуверенность и самодовольство этих «маленьких польз» вызывают у Чехова только злобу, раздра­жение, а порою и явную острую ненависть.