А.П.Чехов: Pro et contra

Ум оказывает незаменимую услугу тем писателям, которые берутся за общественные темы. Стихотворения Фета никогда не умрут, но будут они жить только для знатоков да для писа­телей. Знатоки будут всегда ими восхищаться, писатели — по ним учиться своему искусству. Но Фет, поэт исключительного чувства, взявшись за общественную тему, не сделал бы ничего. Общественная повесть или роман должны быть продуманы, их герои должны быть типичны. А как даст художник тип, если он не уяснил себе течения жизни и направление этого тече­ния? В последнее время некоторые критики ужасно как кри­чат, что Гоголь не был обличителем. Зачем они это кричат, — Аллах их ведает; но что они кричат вздор, — это несомненно. Можно бы ясно, как дважды два, цитатами из Гоголя доказать, что он понимал развращенность чиновничества, неисчисли­мый вред безгласности, омертвение подавленного чиновничьей опекой общества. Нам скажут, что Гоголь дал общечеловече­ские типы. Конечно, — но тем разительней были его обличе­ния, сделанные могучей рукой великого художника. Обли­чать — не значит писать непременно репортерские заметки.

Цитированный отрывок из автобиографии неудачника гово­рит, что г-н Чехов думает о русской жизни. То же доказывают и вся «Скучная история», и множество мелких замечаний, рассе­янных по другим рассказам. Словом, г-н Чехов несомненно стоит на пути к изображению общественных типов. А таких типов мы не видали уже давным-давно. Если не считать сатирических преувеличений Щедрина, последним общественным беллетрис­том был Тургенев, да и то не в его слабой «Нови». С одной сторо­ны, непреодолимое влияние общечеловеческой психологии Тол­стого, с другой, — деспотизм направленства отняли у писателей свободу. При таких условиях общественные типы или превраща­лись в шаблоны, или получались неуверенные, слабые фигуры. Большинство ударилось в психологию, некоторые, должно быть, с отчаяния, даже записались во французские натуралисты. Это был, повторяю, мертвый период литературы. Он продолжался слишком долго и слишком истомил читателя своей бесплоднос­тью. Искусству пора ожить, и оно начинает подавать признаки жизни во всех своих отраслях.

Если типичное изображение общественной жизни нуждается в сложном творческом аппарате, если современные литературные условия делают такое изображение еще более трудным, то нельзя не признать нарождающийся талант г-на Чехова очень сильным. Та половина рассказов этого автора, которая не при­надлежит к анекдотам, вся рисует нам типы; она интересна не столько авторским настроением, — чем и берут обыкновенно молодые писатели, — а типичностью изображаемых лиц. Все они нам знакомы, всех их мы встречали, все они нам близки и пользуются или нашими симпатиями, или антипатиями. Обо всех их мы нередко думали, — осуждали их, или хвалили, или жалели (чаще всего жалели), — но не с кем было поговорить о них, никто не дал нам их портретов. То, что нам говорили, было не то, было фальшиво или бессодержательно. Возьмем хотя бы цитированного неудачника, по фамилии Лихарев[23]. Сколько об этом Лихареве была написано и переписано очер­ков, повестей и романов! В шестидесятых годах его описывали мыслящим реалистом⁷ и развивателем (г-н Михайлов⁸). В семи­десятые он был окрашен в народника, работал в артелях погруз­чиков или бурлаков (г-н Златовратский⁹). Затем по цензурным условиям следует пропуск в биографии Лихарева, и наконец мы снова видим его в образе страдальца уже не только за народ, но за человечество вообще, героем каких-нибудь «Моих видений» ¹⁰ того же г-на Златовратского или «Надежды Николаевны» Гар- шина. Все это было очень искренне, очень, даже чересчур про­чувствованно, но такого Лихарева мы не знали и не видали. Бо­лее наивные и более верующие читатели утешали себя тем, что такой Лихарев есть, но «скрывается», подобно скопческому богу; более смышленые, прочитав книжку, со вздохом отклады­вали ее в сторону и уныло слушали похвалы, расточаемые ей направленской критикой, или столь же уныло читали бесцель­ные глумления критики шутовской. Читатели, конечно, по­мнят, какой вздох облегчения вырвался и у публики, и даже у критики, когда на сцене явился «Иванов» г-на Чехова. Пьеса имела много недостатков, и технических и художественных, но от нее пахнуло такой свежестью, свободой, умом и искреннос­тью, что радость, с которой она была встречена, и законна, и понятна. Таков и весь г-н Чехов, таково чувство, которое воз­буждает вся его литературная деятельность. Но вернемся к Ли­хареву.

Итог самому себе Лихарев подводит в сделанной нами цита­те; в этой исповеди Лихарев нарисован крупными и основны­ми чертами. Но и мелкие, второстепенные, в которых иной раз и лежит самая жизненность и живость образа, так же типичны и рельефны. Взять хотя бы наружность Лихарева.