А П Чехов в воспоминаниях современников

Это всем известная истина, что в юные годы человек живет обыкновенно только настоящим. Прошлое его не интересует, о будущем он не думает - не представляя себе, что оно может что-либо изменить в его жизни; призрак потери, разлуки, смерти не смущает его, и он, не считая, расточает то богатство, о котором после пожалеет. В такой легкодумной юности я познакомилась с А.П.Чеховым. Источники этого знакомства легко проследить. Моя тетка, артистка Малого театра А.П.Щепкина, была дружна с художницей С.П.Кувшинниковой - известной как близкий человек И.И.Левитана. В числе ее знакомых была Лидия Стахиевна Мизинова ("Лика" из писем Чехова). Лика была девушка необыкновенной красоты. Настоящая "Царевна-Лебедь" из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под "соболиными" бровями, необычайная женственность и мягкость и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломанья и почти суровой простотой - делали ее обаятельной, но она как будто не понимала, как она красива, стыдилась и обижалась, если при ней об этом кто-нибудь из компании Кувшинниковой с бесцеремонностью художников заводил речь. Однако она не могла помешать тому, что на нее оборачивались на улице и засматривались в театре. Лика была очень дружна с сестрой А.П. Марией Павловной и познакомила нас. М.П. занималась живописью и преподавала в гимназии Ржевской. Она была серьезна и сдержанна на вид, и я, привыкшая к экспансивности театрального мира, сперва несколько дичилась ее, но скоро поняла всю ее душевную прелесть, чеховский юмор, тихую веселость и очень полюбила ее. Мы подружились с легкостью молодости, и через нее я познакомилась и с ее братом. Познакомилась как с "братом Маши" и "другом Лики" - и подошла к нему просто и с доверием. Мы часто \228\ встречались в Москве, а вскоре М.П. зазвала меня к ним в Мелихово, и я стала ездить туда. И как ни интересно мне жилось в то время в Москве - эти поездки были для меня всегда праздником. А.П. - вероятно, зная, что я в сущности приезжаю не к нему, а к Маше - не тяготился моими приездами и всегда был мне рад.

В Москве мы с Чеховым встречались в редакциях тех журналов и газет, где писал он и где сотрудничала и я: "Русская мысль", "Артист", "Русские ведомости". Жаль, что я не вела дневников того периода: помимо того, что это были годы моей юности, это было еще интересное для Москвы время. Тогда жизнь литературы и искусства шла очень интенсивно. В театре, под иносказанием поэмы, на холсте картины подготовлялись и вызывались к жизни заглушенные силы протеста и борьбы. В Москве зарождался и расцвел Художественный театр, у Мамонтова пел вышедший из народа молодой Шаляпин, на выставках чаровал еврей Левитан: поклонение этим двум уже было своего рода протестом и лозунгом. Рефераты и лекции, разрешенные и запрещенные, сменялись концертами, выставками, бенефисами любимых артистов: все вертелось около искусства. Среди этого иногда собирались и веселились как дети - вдруг увлекаясь игрой в фанты, причем получалось, что почтенный профессор политической экономии Иванюков лез под стол и лаял оттуда собакой, а толстый, как воздушный шар, писатель Михеев танцевал балетное па. В нашу компанию попадал и Чехов. Когда он наезжал в Москву, он останавливался всегда в "Большой Московской" гостинице, напротив Иверской, где у него был свой излюбленный номер. С быстротой беспроволочного телеграфа по Москве распространялась весть: "А.П. приехал!", и дорогого гостя начинали чествовать. Чествовали его так усиленно, что он сам себя прозвал "Авеланом", - это был морской министр, которого ввиду франко-русских симпатий беспрерывно чествовали то в России, то во Франции. И вот, когда приезжал "Авелан", начинались так называемые "общие плавания", как он прозвал наши встречи: он вообще был неистощим на шутливые прозвища и названия. Передо мной - голубая записочка, написанная его тонким, насмешливым почерком:

"...Наконец волны выбросили безумца на берег"... (несколько строк многоточия) "...И простирал руки к двум белым чайкам..."{1}

Это не отрывок из таинственного романа: это - просто записка, означавшая, что приехал А.П. и хочет видеть \229\ нас - мою приятельницу молодую артистку Л.Б.Яворскую и меня. Следовали завтраки в редакции "Артиста" у Куманина, чаи в редакции "Русских ведомостей" у общего друга "дедушки-Саблина", съемки у Трунова... К этому периоду относится фотография, на которой мы сняты втроем: Яворская, Чехов и я. К Трунову повез нас Куманин, снимавший нас для "Артиста"{2}. Снимались мы все вместе и порознь, наконец решено было на память сняться втроем. Мы долго усаживались, хохотали, и когда фотограф сказал "смотрите в аппарат", - А.П. отвернулся и сделал каменное лицо, а мы все не могли успокоиться, смеясь, приставали к нему с чем-то - и в результате получилась такая карточка, что Чехов ее окрестил "Искушение св. Антония".

Его затаскивали по обедам, театрам, собраниям литераторов и пр. Как он писал об этом времени - он жил "в беспрерывном чаду" и в конце концов не без облегчения уезжал в свое Мелихово.