А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

В подтверждение своей просьбы он услышал затяжной вдох-сап санитара, а затем мягкий шлепок тела Кивко о брезент носилок. Кивко всхлипнул и открыл глаза ненадолго. Увидев перед глазами «гиппократово» лицо Тонких, матрос впал в бессознательность.

– Палыч, иди, готовь раствор и капельницу, – успел опередить намерения своего санитара доктор, – я сам здесь…

Антон Павлович нехотя, но подчинился. Когда эта громадина покинула отсек, находящиеся в нём вдруг ощутили, что лампы дневного освещения – не такая уж подслеповатая штука. Вполне ярки и достаточны.

Доктор, покопавшись в ящике, извлёк ватный тампон и раздавил ампулу с нашатырём. Несколько раз поднёс всё это к носу Кивко. Тот, как боксёр после жесткого нокаута, мелко задрожал и, открыв рот, хватанул живительный воздух. Ещё через мгновения на его бледном лице появился чуть уловимый румянец.

– Бобров, понесли… аккуратненько… Ты будешь нести впереди, я сзади… И осторожно… Лежащий не должен ни с чем соприкасаться. Понял?

Получив утвердительный кивок тихого Боброва, доктор встал и растёр колени, ликвидируя вафельный рисунок – от рельефа на паёлах. Вслед за доктором поднялся и Цомая.

– ЁПРСТ!!? – Цомая сунул руку в задний корман брюк РБ. – Плинтус в дышло!!!. Это же был настоящий «паркер»!

Он вынул перепачканную фиолетовыми чернилами руку, раскрыл ладонь, и присутствующие увидели переломанную авторучку желтого металла. Но эта потеря особого впечатления не произвела, разве что матрос Бобров немного осклабился.

Пропуская вперёд нёсших носилки, командир тихо сказал корабельному врачу:

– О состоянии Кивко докладывать лично…

– Есть. – ответил доктор, сгибаясь у дверного люка и наблюдая, как подводники из третьего отсека их принимают.

– Владимир Борисович, объяснительную мне на стол. И всё подробненько, – командир сурово взглянул на оттирающего чернила капитана 3 ранга. – Какого рожна штурманский электрик Кивко лазит по электрощитам вашего дивизиона? И где твои архаровцы в это время были?! Яйца вырезают за такое несение вахты! Вы поняли?!

– Понял, товарищ командир.

– Так вот, детально и разберитесь.

Командир резко нырнул в третий отсек и оттуда сильно обжал кремальеру.

«…Клизму всем… с этими… с иголками… – уныло подумал Цомая. – Не матросы – ёжики пушистые».

Вечерний чай в офицерской кают-компании пили под фантазии о потустороннем мире.

– У нас в деревне случай был, – рассказывал главный торпедист. – На трактор провод высоковольтный упал. Думали, тракториста насмерть убило… Но мужики его достали из трактора, закопали землёй, и он ожил…

– Я, если бы было где, сам лично закопал бы Кивко, – тут же встрял в разговор только что вошедший в каюткомпанию Цомая, – но откапывать бы точно не стал.

Присутствующие за столами не без интереса посмотрели на комдива два. Он был мефистофельски саркастичен в «часы своего гнева». Об этом знали, и на минуту все умолкли.

– Товарищ командир, вот рукопись-расследование… Изложено всё в хронометраже… и с приложениями вахтенных четвёртого отсека.

– Рукописи не горят, Владимир Борисович, – попытался смирить гнев офицера молчавший до этого командир.

– А презервативы не тонут, – продолжил Цомая с раздражением.

– А это-то вы к чему? – брезгливо посмотрев на свой стакан с недопитым чаем, спросил замполит.

– А к тому… Лучше бы тонули. Не было бы выкидышей. Вот, полюбуйтесь, сколько нынче стоит жизнь балбеса, которого, наверное, мама дома ждёт.

Цомая достал из кармана полиэтиленовый пакет.

В пакете лежали две матросские бляхи. Одна была заполирована под плоскую медяшку, а другая, с наполовину выпиленным по контуру якорем. Там же поблёскивали мельхиоровые подкладки под значки и металлические буквы «С» и «Ф».

– Дембельская иллюминация, – устало прокомментировал командир первого дивизиона капитан 3 ранга Рядчик. – Преемники дела Фаберже. Хорошо хоть, пакет не рваный…

На мгновение в офицерской кают-компании все притихли. Все понимали, сколько бед натворили бы эти железки в электрощите, упади они на контакты. Потусторонний мир, о котором только что безбоязненно фантазировали, мог бы стать явью.

– За чаями не рассиживаться. Через сорок минут всплываем на сеанс связи, – оборвал тишину командир, вставая из-за стола и собирая листы, поданные Цомая. – Всем приятного аппетита!

Он как-то сгорбленно покинул кают-компанию, словно на его плечи навалились и реальные и потусторонние миры – разом.

Через час лодка покачивалась в надводном положении, принимая порывы ветра, снежные заряды и шипящую, крутую волну Баренца своим чёрным зализанным бортом. По отсекам гулял пьянящий свежий воздух, взбадривая осоловелые мозги вахтенных и провоцируя подвахтенных на перекур. Но команды, разрешающей выход наверх, центральный не давал, как и не отменял боевой тревоги.