А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

Корабельный врач сидел у койки Кивко и постоянно что-то списывал в блокнот со шкал четырех приборов электрокардиографа. Прибор стоял в нише каюты-амбулатории и резко выделялся новизной и дизайном на фоне общей зашарпанности. Последняя разработка пытливых умов Военно-морской Медицинской Академии услужливо выдала метровую ленту кардиограммы, добавив к уже знакомому графическому изображению ещё две полосы причудливо ломаных линий.

Доктор внимательно их рассмотрел и пометил вершинки-сломы цифрами. «Отбой боевой тревоги, подвахтенным от мест отойти. Разрешён выход наверх по десять человек», – глухо разнеслось за металлической дверью, всё оживилось и забегало. Доктор машинально ощупал карман висевшей канадки на наличие там «Беломора».

– Валерий Яковлевич, я вас подменю, команде перекур…

Голова санитара Тонких смотрела сверху, почти из-под подволока и имела выражение детской непосредственности.

– Спасибо! – сказал доктор, надевая канадку. – Но только я Вас попрошу, Антон Павлович, ничего здесь не трогать. Состояние Кивко можно считать удовлетворительным. Удары сердца и пульс – чистые, дыхание не затруднено. Подключены датчики. Так что никаких самовольных действий. Я перекурю и сразу приду.

– Не извольте беспокоиться, – уверила голова, распахивая дверь и выпуская доктора.

С перекура доктор возвращался взбодрённый ночной стужей открытого моря. Три беломорины, выкуренные кряду, слегка кружили голову, тревожа вестибулярный аппарат. «…Как хорошо быть надводником, – размышлял на ходу Валерий Яковлевич. – Всегда озон, всегда свежесть йодидов… и перекурить можно запросто…» В таком вот благостном состоянии он открыл дверь своего заведования. «… и здесь, вроде, всё тип-топ…»

– Больной попросился по малой нужде, – доложил дежуривший санитар. – К системе мочеиспускания подсоединена «труба Рига».

– Ну, что ж, неплохо, неплохо, Антон Павлович. Будете уходить, вынесите утку.

– Есть! – ни сколько не смущаясь, ответил мичман Тонких.

Ах! Как ему нравилось его вторая специальность… Как нравилась!

Он так самозабвенно относился к своим обязанностям санитара и первого ассистента врача… О специальности первой – химика-дозиметриста – вспоминал всё реже и реже. Как это всё-таки благородно – спасать людей от болезней и боли! Очень благородно… Вот и его «ноу-хау» – «труба Рига» – уже растиражирована среди десятков экипажей. Мелочь, невзрачная «рацуха»… А сколько удобств! К медицинскому судну, на его выступающую для малых нужд часть, крепится резиновый шланг от стиральной машины «Рига». Судно стоит под кроватью, а раструб шланга одевается на фаллос… Вот и вся недолга! Корабельные врачи с почтением здоровались с Антон Палычем. А славу Антон Павлович любил. Любил! И ещё он любил деньги. Кто же этого не любит? – возразите вы. И правильно. Но именно эти два предмета – слава и деньги – натолкнули его на мысль стать зубным техником. И лелеял, лелеял мечту Антон Павлович. Втайне носил её у самого сердца.

Больной заёрзал и еле слышно прошептал:

– Жжёт… Жжёт…

Доктор секунду потратил на показания приборов. Стрелки не двигались, отмечая стабильность работы сердца.

– Где, где жжёт? – спросил доктор.

– Там…

Доктор понял, что жжёт орган, к которому было подсоединено судно. Он резко отдёрнул простынь и снял раструб. Мужское хозяйство Кивко было пунцово-красным. Опытный глаз старшего лейтенанта безошибочно поставил диагноз: химический ожог.

– Палыч, ты чем дезинфицировал свою трубу?

– Хлоркой, – нисколько не колеблясь, ответил Тонких.

– Хло-орр-кой??!…Ну, ты-ы, Палыч… электрофорез тебе в анус! Хлоркой?!… Бери банку, налей тёплой воды, будешь делать подмывание… ну-у, Палыч… хлоркой?!…

Мичман Тонких извинительно и тихо юркнул в дверь и растворился в отсеке.

«Годзила химическая!… – слал ему в след упрёки доктор. – Хлоркой… видите ли… будешь теперь мудомоем. Хм, хлоркой… – он ещё раз внимательно осмотрел „хозяйство“. – Ну, распухнет… Пощиплет, не без этого… Хлоркой?!… Э! Э-э, парень! Ты чего?!»

Доктор краем глаза обратил внимание на стрелки прибора, они начали сползать к нулю. Он ткнул кнопку электрокардиографа и быстро стал готовить шприц. Из умного ящика поползла лента, как из кассового аппарата в магазине. Сколько чего стоит? Жизнь Кивко падала в цене. Разброс амплитуд кардиограммы пытался вытянуться в прямую.

«Парень, парень!… не шали. Сейчас я, сейчас, – доктор набирал раствор из пузырька, – сейчас я, быстро…»

За дверью бесцеремонно и громко по трансляции разнёсся голос Ротару: «Чорвону руту нэ шукай вэчорамы…» Но доктору было не до Софии. Он щёлкал по кончику шприца, выпуская воздух до тонкого фонтанчика.

И – о! чудо! Стрелки поползли вправо! Амплитуда кардиограммы росла! Но доктор всё равно укол сделал. Не больно и быстро.

Кивко лежал в забытьи. Вдев в уши стетоскоп, старший лейтенант начал прослушивание. Сердце больного с каждой секундой прибавляло обороты. Доктор прощупал пульс. «Как у спортсмена-стайера… Интересно! Что с организмом?»

– Кивко, ты как?

Тот открыл глаза, улыбнулся и прошептал:

– Щиплет…

– Потерпи… это мы поправим.