А порою очень грустны

— А что, понимаешь? — внезапно сказал Митчелл.

В его словах содержался явный вызов, но Херб не потерял самообладания и продолжал прихлебывать чай. Он бросил взгляд на крест на шее у Митчелла.

— Как поживает твоя приятельница мать Тереза? — спросил он.

— Хорошо.

— Я где-то читал, что она как раз в Чили была. Очевидно, близко дружит с Пиночетом.

— Она много ездит, чтобы собирать пожертвования, — ответил Митчелл.

— Господи, — взмолился Майк. — Мне себя просто жалко становится. У тебя, Херби, Бхагван есть. У Митчелла — мать Тереза. А у меня кто? Никого.

Подобно самой столовой, гренки пытались казаться британскими, причем безуспешно. Ломтики хлеба были нужной формы. С виду они и вправду походили на хлеб. Но их поджарили не в тостере, а над угольями, и они отдавали пеплом. Даже у необгоревших кусков был странный, не похожий на хлебный вкус.

Народ все еще прибывал на завтрак, тянулся в столовую из спален на втором этаже. Вошла группа обгоревших на солнце новозеландцев, каждый нес баночку с «веджимайтом», за ними следовали две женщины с подведенными черным глазами и с кольцами на пальцах ног.

— Знаете, почему я сюда приехал? — говорил Майк. — Приехал, потому что работу потерял. Экономика в пролете, вот я и подумал: черт возьми, поеду в Индию. Обменный курс — лучше не бывает.

Он принялся зачитывать подробный список всех мест, где он останавливался, и вещей, которые покупал за бесценок. Железнодорожные билеты, порции овощного карри, хижины на берегу в Гоа, массажи в Бангкоке.

— Я был в Чианг-Мае, у горных племен — бывали когда-нибудь у горных племен? Они дикие. У нас там был проводник, он нас в джунгли водил. Мы поселились в этой хижине, и тут один парень из племени, знахарь или как его там, приходит и приносит опиум. За пятерку отдал! Вот такой здоровый кусок. Господи, ну мы и обдолбались. — Он повернулся к Митчеллу: — Ты опиум пробовал когда-нибудь?

— Один раз, — сказал Митчелл.

Услышав это, Херб округлил глаза.

— Вот это меня удивляет, — сказал он. — Нет, правда. Казалось бы, в христианстве такие вещи не приветствуются.

— Это смотря какие намерения у курильщика опия, — ответил Митчелл.

Глаза Херба сузились.

— Кто-то нынче утром не в духе, — сказал он.

— Да нет, — возразил Митчелл.

— Не в духе, не в духе.

Если Митчеллу и суждено было когда-нибудь стать добрым христианином, то ему следовало начать больше любить людей. Однако начинать с Херба, возможно, было слишком сильным требованием.

К счастью, Херб скоро поднялся из-за стола.

Майк подождал, пока он отойдет, чтобы не было слышно, и сказал:

— Пуна. Названия у них те еще: мандиры всякие. Да, оргии — без этого у них никуда. Бхагван заставляет парней резинки надевать. Знаешь, что они друг дружке говорят? Говорят: «У нас с тобой фрилав».

— Может, тебе вступить? — предложил Митчелл.

— «Фрилав», — ухмыльнулся Майк. — Господи. Причем девки на это ведутся. Отсоси у меня, чтоб снизошел покой. Ну и дела.

Он снова фыркнул и встал из-за стола.

— Посрать надо сходить, — сказал он. — Знаешь, я к одному не могу тут привыкнуть. Почему в Азии такие туалеты? Одна дырка в полу, бля, кругом все забрызгано. Гадость.

— Другая технология, — объяснил Митчелл.

— А где же культура? — Высказавшись, Майк махнул рукой и вышел из столовой.

Оставшись один, Митчелл выпил еще чаю и оглядел помещение: полинявшая элегантность, выложенная плиткой веранда, растения в горшках, белые колонны, изуродованные электропроводкой от вентиляторов с плетеными лопастями под потолком. Два официанта-индийца в грязных белых куртках суетились между столов, обслуживая развалившихся на стульях путешественников в шелковых шарфах и хлопчатобумажных брюках со шнурками на поясе. Парень, сидевший через проход от Митчелла, был длинноволосый, с рыжей бородой, а одет во все белое, как Джон Леннон на обложке «Эбби-роуд».

Митчелл всегда считал, что слишком поздно родился, чтобы сделаться хиппи. Но он ошибался. Стоял 1983 год, и в Индии их было полно. Как представлялось Митчеллу, шестидесятые были явлением англо-американским. Казалось неестественным, что людям из континентальной Европы, которые сами не создали никакой приличной музыки, но попали под ее власть, разрешается отплясывать твист, образовывать коммуны и петь песни на слова Pink Floyd своими голосами с сильным акцентом. То, что шведы и немцы, которых он встречал в Индии в восьмидесятые, по-прежнему носили фенечки, лишь подтверждало предвзятое мнение Митчелла, что их участие в движении шестидесятых было в лучшем случае подражанием. Им нравились нудизм, экология, все связанное с солнцем и здоровьем. Как представлялось Митчеллу, отношение европейцев к шестидесятым, да и к очень многим явлениям нынешних дней, по сути, было отношением соглядатаев. Они наблюдали за игрой со своих зрительских мест, а через какое-то время пытались вступить в игру сами.