А порою очень грустны

Имелась в виду тележка с лекарствами, перед которой она стояла, раскладывая таблетки по пронумерованным ячейкам в верхнем лотке. Позади нее к потолку поднимались коробки с медикаментами. Даже Митчелл, ничего не понимавший в фармацевтике, видел, что тут явная проблема с излишками: чего-то было слишком много (например, марлевых повязок и, как ни странно, полосканий для рта), а антибиотиков широкого спектра действия, таких как тетрациклин, недостаточно. Некоторые организации высылали лекарства за пару дней до окончания срока годности, а потом списывали с них налоги. Многие из этих препаратов применялись для лечения заболеваний, встречающихся чаще всего в странах с высоким уровнем жизни, — вроде гипертонии или диабета — и не могли помочь при типичных индийских болезнях, вроде туберкулеза, малярии или трахомы. Обезболивающих тут было негусто — ни морфия, ни производных опиатов. Только парацетамол из Германии, аспирин из Нидерландов да суппрессивное средство от кашля из Лихтенштейна.

— Вот, пожалуйста, — сказала врач, щурясь на зеленый пузырек. — Витамин Е. Полезен для кожи, повышает либидо. Самое то, что этим господам нужно.

Швырнув пузырек в мусор, она махнула в сторону тележки:

— Все в твоем распоряжении.

Митчелл выкатил тележку из кладовой и двинулся вдоль ряда коек. Раздавать лекарства — это было одно из тех дел, что ему нравились. Работа относительно легкая, включавшая близкое общение и при этом механическая. Он не знал, от чего эти таблетки. Все, что от него требовалось, — проследить, чтобы они достались кому надо. Некоторые мужчины чувствовали себя сносно и могли приподняться на койке и принять таблетки самостоятельно. Другим же приходилось поддерживать голову и помогать им запить. У мужчин, жевавших паан, рты походили на кровавые зияющие раны. У самых старых часто вообще не было зубов. Один за другим они открывали рот, чтобы Митчелл мог положить им таблетку на язык.

Для человека на койке номер 24 таблетки не было. Митчелл быстро понял почему. Половину его лица закрывала потерявшая начальный цвет повязка. Марля глубоко въелась в плоть, словно пристав непосредственно к черепу под ней. Глаза человека были закрыты, а губы разлеплены в гримасе. Пока Митчелл осознавал все увиденное, сзади послышался глубокий голос:

— Добро пожаловать в Индию.

Это был пчеловод, державший свежую марлю, пластырь и пару ножниц.

— Стафилококковая инфекция, — сказал он, указывая на забинтованного человека. — Наверное, порезался, когда брился. Или какая-нибудь мелочь в этом роде. Потом пошел, помылся в реке или совершил пуджа, и все разнесло. Бактерии попадают в порез и начинают разъедать лицо. Мы только три часа назад ему сменили повязку, а теперь снова надо менять.

У пчеловода была масса подобных сведений — сказывался его интерес к медицине. Пользуясь тем, что обученного медперсонала не хватало, он действовал в отделении почти как практикант, следовал указаниям врачей и выполнял настоящие процедуры, промывал раны или выковыривал пинцетом личинки из омертвевших тканей.

Сейчас он встал на колени, протиснувшись телом в узкое пространство между койками. Когда он тихонько положил марлю и пластырь на койку, человек открыл свой единственный действующий глаз — вид у него был испуганный.

— Все нормально, приятель, — сказал пчеловод. — Я твой друг. Пришел помочь тебе.

Пчеловод был человек глубоко искренний и необыкновенно добрый. Если Митчелл, согласно категоризации Уильяма Джеймса, был больная душа, то пчеловод определенно обладал здоровым духом. («Я имею в виду тех, кто в моменты, когда им предлагается быть несчастными, положительно отказываются испытывать данное чувство, словно это нечто недостойное или дурное».) Представлять себе, как пчеловод ухаживает за своими пчелами, растит детей, продолжает страстно любить жену (он часто об этом говорил), качает мед и раздает его повсюду, куда ни посмотри, — это воодушевляло. И эта идеальная жизнь породила потребность вырваться из нее, создать себе настоящие трудности, даже невзгоды, чтобы облегчить страдания других. Митчелл приехал в Калькутту именно для этого — он хотел сблизиться с людьми вроде пчеловода, посмотреть, какие они, и набраться от них хорошего.

Пчеловод повернул свое жизнерадостное лицо к Митчеллу.

— Как ты сегодня, справляешься? — спросил он.

— Хорошо. Вот лекарства раздаю.

— Приятно тебя здесь видеть. Ты давно уже приходишь?

— Третья неделя идет.

— Молодец! Некоторые через пару дней спекаются. Продолжай в том же духе. Помощники нам нужны, чем больше, тем лучше.

— Буду продолжать. — С этими словами Митчелл повез тележку дальше.

Он обошел койки первого и второго яруса и повернул назад — заняться теми, кто лежал по другую сторону от прохода, у внутренней стены. Человек на койке номер 57 опирался на локоть, наблюдая за Митчеллом с высокомерным видом. У него были тонкие, аристократические черты, короткие волосы и нездоровый цвет лица.

Когда Митчелл протянул ему таблетки, человек спросил:

— Какой смысл в этих лекарствах?

На секунду поразившись его английскому, Митчелл сказал: