А порою очень грустны

— Какая твоя самая потайная сексуальная фантазия?

— Не знаю.

— Да ладно тебе. Расскажи.

— У меня их нет.

— Хочешь про мою узнать?

— Нет.

— Тогда рассказывай про свою.

Желая его унять, Мадлен на секунду задумалась.

— Может показаться странно, но, наверное, мне хотелось бы, чтобы меня побаловали.

— Побаловали?

— Ну да, чтобы дали как следует понежиться, типа как в парикмахерской, голову помыли, сделали массаж лица, педикюр, массаж тела, а потом, ну, в общем, мало-помалу…

— Мне бы никогда и в голову не пришло, что бывают такие фантазии, — сказал Леонард.

— Я же сказала, глупо.

— Слушай, это же фантазия. При чем тут глупо?

И не меньше часа Леонард удовлетворял ее эротические фантазии. Под протесты Мадлен он перетащил кресло из гостиной в спальню. Набрал в ванну воды. Под кухонной раковиной нашел две дешевенькие свечи, принес в ванную и зажег. Завязав сзади волосы и закатав рукава, он подошел к ней с таким видом, будто готов ее обслужить. Голосом, как у заправского парикмахера (так ему представлялось), он объявил:

— Мисс, ваша ванна готова.

Мадлен хотелось засмеяться. Но Леонард оставался серьезен. Он провел ее в освещенную свечами ванную. С профессиональной вежливостью отвернулся, подождал, пока она разденется и заберется в теплую ароматизированную воду. Леонард опустился на колени и стал из чашки поливать ей волосы. К тому времени Мадлен начала подыгрывать. Она представила себе, будто руки Леонарда принадлежат какому-нибудь незнакомому красавцу. Дважды — и только — его руки отклонились от курса и коснулись сбоку ее грудей, словно определяя границы. Мадлен подумала, что Леонард мог бы пойти и дальше. Она подумала, что он мог бы под конец оказаться в ванне, но он исчез и вернулся с махровым халатом. Завернув в халат, он подвел ее к креслу, поднял ей ноги повыше, прикрыл теплым полотенцем лицо и, как ей показалось, весь следующий час (хотя на самом деле, вероятно, минут двадцать) делал ей массаж. Он начал с плеч, перешел к ступням и голеням, поднялся выше по бедрам, остановившись чуть не доходя до этого самого, и взялся за руки. В конце он, распахнув ее халат, нажимая сильнее, словно вступая во владение, стал втирать увлажняющий крем в ее живот и грудь.

Полотенце по-прежнему закрывало ей глаза, когда Леонард поднял ее и перенес на постель. К тому моменту Мадлен чувствовала себя абсолютно чистой, абсолютно желанной. Запах крема напоминал абрикосы. Когда Леонард, теперь уже и сам раздетый, развязал пояс ее халата и распахнул его, когда он медленно вдвинулся в нее, это был он и не он. Это был незнакомец, овладевавший ею, и одновременно ее парень, привычный, знакомый как свои пять пальцев.

Она боялась спрашивать Леонарда, какая его потайная фантазия. Но спустя день-другой, желая отплатить ему тем же, все-таки спросила. В фантазии Леонарда все было наоборот. Ему хотелось спящую девушку, спящую красавицу. Ему хотелось, чтобы она притворялась спящей, пока он проскальзывает к ней в комнату и забирается в постель. Ему хотелось, чтобы она была вялой, теплой спросонья, пока он ее раздевает, чтобы она не пришла в сознание полностью даже тогда, когда он очутится внутри, а к этому моменту он будет до того возбужден, что пускай делает что угодно, ему все равно.

— Ну, это просто, — сказала она.

— Тебе повезло. Могла бы оказаться какая-нибудь штука в духе раба с хозяином.

— Вот как.

— Или с использованием клизмы.

— Хватит!

Атмосфера эксперимента, которая воцарилась в их спальне, возымела сильное действие на Мадлен. Под этим влиянием вскоре она как-то вечером призналась Леонарду, когда он захотел повторить «парикмахерский сюжет», что в действительности ее потайная фантазия другая. О своей самой-самой потайной фантазии она никому не рассказывала, даже с собой не была откровенна до конца. А фантазия вот какая: всякий раз, занимаясь мастурбацией (что само по себе было чем-то таким, в чем трудно сознаться), она представляла себя маленькой девочкой, которую шлепают. Почему, она не понимала. Никаких воспоминаний детства о том, что ее шлепали, у нее не сохранилось. Ее родители не возлагали особых надежд на этот метод воспитания. Да и фантазией, по сути, это не было — то есть она не хотела, чтобы Леонард ее шлепал. Но если она представляла себя маленькой девочкой, которую шлепают, это — по какой-то причине — всегда помогало ей достичь оргазма, когда она прикасалась к себе.

Что ж, вот оно — самое стыдное, о чем она могла бы рассказать другому. Странная особенность, которая расстраивала ее, если много об этом думать, — так что она и не думала. Это было ей неподвластно и все-таки вызывало чувство вины.