— Ну, нет! — вскакивает на ноги Женька. — Черта с два ты меня сейчас бросишь!
— Жень…
— Клянусь, если ты уйдешь, я не только выкину, к чертям, твои вещи, я их… я их почикаю! — эта дурочка хватает со стола кухонные ножницы, которые я использовал для разделки лобстера, и выставляет перед собой. — Ты втянул меня в это дерьмо! Вот теперь его и расхлебывай.
— Знать бы как.
— Раньше надо было думать!
Стуча пятками по выложенному мрамором полу, Женька заходит в дом. Почесав в затылке, плетусь за ней следом. Она права — мой косяк. Надо хотя бы объясниться с ее отцом. Угу, только что сказать — непонятно.
— Папочка, привет. Ты рано, — щебечет Женя, склоняя отцу на грудь светловолосую головку. Ох, и морда у него… Что-то мне подсказывает, что этот разговор не будет легким. Как в средневековье каком-то, ей богу. Словно я его принцессу скомпрометировал одним своим присутствием.
— Доброе утро.
— Ма-а-ам! — страдальчески тяну я. — А ты тут какими судьбами?
— Приехала познакомиться с твоей девушкой, раз ты не посчитал нужным нас познакомить сам.
— Ну, с какой, блин, девушкой?
— А с кем? — мгновенно становится в стойку Женькин батя.
— Мы просто друзья, пап, я же говорила.
— Поэтому он перебрался к тебе с вещами?
— Да нет же! Ему просто негде жить.
— Что значит — тебе негде жить? Фома?! — вклинивается в разговор маман.
— И давно ты превратила свой дом в ночлежку для бомжей?
— Папа!
— Эй, попрошу, как вас там… — замораживает все вокруг себя голосом мать. Владеет она этим приемом виртуозно, надо заметить. А Женькин старик ничего, держится. Даже имеет наглость поморщиться, отмахиваясь от нее, словно от надоедливой мухи. Вот это яйца у мужика…
— Так! Оба. Прекратите на нас давить, — топает ногой Женька. Мать вздергивает бровь, разглядывая ту как диковинного зверька. А Станислав Георгиевич, напротив, переводит взгляд на меня. И в нем так явно читается — ну и долго ты еще будешь позволять отдуваться за вас двоих моей дочке?
— Да, мам. Заканчивай. Чем ты недовольна на этот раз? Разве не ты мне говорила, что пора остепениться и завести девушку? Вот. Пожалуйста. Остепенился. Жень, познакомься, моя мама, Алла Витольдовна. Станислав Георгиевич… Женин папа. Моя мать.
Женька отчаянно щиплет меня за бок, но я только крепче ее к себе прижимаю.
Глава 9
— Ну, ладно тебе, Женьк. Сделай счастливое лицо, а то смотришь на тебя, и во рту как от лимона сводит.
Нет, он серьезно, что ли? Отбрасываю от себя сковородку, с которой с остервенением счищала остатки ромена, и распластываю дрожащие от бешенства руки по столешнице.
— Ты спятил, Феоктистов?! Мне по какому поводу быть счастливой?! Ты же мне, гад такой, руки выкрутил…
— Да ладно тебе, — Фома берет с блюда банан и беззаботно подбрасывает тот в воздухе. — Подумаешь, катастрофа!
— Наши родители думают, что у нас отношения! Что мы живем вместе, что…
— Ну, так я и поживу у тебя, какие проблемы?
— Что-о-о? А ты у меня спросил, оно мне надо?! Или, думаешь, я как твоя Милена буду…
— Не думаю, — хмурится. — Не бесись. И вообще, ты же сама говорила, что мы друзья.
— Друзья так не поступают!
— Слушай, — изобразив раскаяние, Фома чешет в затылке, — ну ты же видела мою мать. Я что угодно скажу и сделаю, лишь бы она поскорее убралась. К тому же, когда это произойдет, я смогу вернуться в свою квартиру. Сечешь? Все взаимосвязано.
— Веришь, мне ни на грамм не стало понятнее, при чем здесь я? Твоя мать уедет, ты тут же ливнешь в свою прежнюю жизнь. А как мне дальше жить прикажешь? Что говорить папе? Если ты думаешь, что твоя мать — заноза в заднице, то это потому что ты еще не знаешь моего отца.
— Вряд ли.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Да нечего мне сказать, Жень! Думаешь, я не понимаю, что подставил тебя? Понимаю. Просто в тот момент не придумал ничего лучше. Где там твой чай?
Ах да. Мы же ушли под предлогом подачи десерта. Ведем себя как самая настоящая парочка. На секунду я выпадаю из реальности и стремительно проваливаюсь в фантазию. Оказывается, теперь, когда его присутствием наполнился весь мой дом, так легко представить нас вместе. Знойное летнее утро, семья… Мы готовим завтрак, а в бассейне под присмотром родителей плещутся наши дети. Мальчик и девочка.
Фома тянется к стаканам в шкафу над мойкой. Возвращая меня с небес на грешную землю, звенит посуда.
Недоверчиво трясу головой. Зашибись, Жень. Пять баллов. Он клал на тебя с прибором, а ты…
— Ну и, Фома? Что ты предлагаешь?
— Предлагаю выпить этот гребаный чай и намекнуть родителям, что им пора бы уже уматывать.
— Я про нас с тобой! Как мы будем выпутываться из этой трешовой ситуации?
— Учитывая обстоятельства, я согласен на любое твое предложение.
— Окей. — Дрожащими пальцами растираю виски. — Тогда когда твоя мать свалит, я просто расскажу папе все, как есть.
— Хорошее же у него обо мне сложится мнение, — бубнит Фома, отворачиваясь, чтобы наполнить ведерко льдом из холодильника.
— А какая тебе разница? — ловлю его на крючок. — Уверена, человеку, который решил спустить свою жизнь в унитаз, должно быть глубоко фиолетово на мнение посторонних.