А потом я проснусь

— Сколько мы уже дружим, Дис? — Лелик с готовностью поворачивается Богдану. — С тобой с универа — это лет семь получается, с Максом со времен гонок… То есть, года четыре. С Аланом вообще со школы. Бро, помнишь, как Цербер Витальевна меня с сигаретами спалила?

Я с улыбкой киваю. И правда, со школы знакомы. Лелик с тех пор не сильно изменился, разве что повыше стал. С инцидента с сигаретами и началась наша дружба. Он сидел рядом с кабинетом директора белый как мел из-за предстоящего гнева отца, которого грозились вызвать на ковер. Мне стало жалко щуплого перепуганного пацана, и я попросил мать, как главного мецената школы, выпросить для него помилование до первого замечания. Первое замечание в случае Лелика наступило на той же неделе, но нашей дружбе это не помешало.

— Расскажите, что за история? — восклицает заметно повеселевшая от возможности влиться в компании Ярослава. — И кто такая Цербер Витальевна?

Окончательно расслабившись, я делаю еще один глоток. Все, теперь я наконец чувствую, что оказался дома. Оказывается, очень по всем скучал.

— Это какая-то новая категория порно? — звучит слева приглушенный насмешливый голос Сойки. — Простолюдинки? После эпилированных лобков потянуло на экзотику?

Кровь с ревом приливает к вискам, и рука сама грохает стаканом по столу, расплескивая джин. Взгляды всех устремляются на нас, но сейчас мне плевать. Я колено этого мудака по соседству и без того долго терпел.

— Тебе есть, что мне сказать, вижу? — чеканю я в улыбающуюся рожу. — Пойдем на свежий воздух прогуляемся, чтобы никто нам не мешал.

— Э-э-э, ребятушки, вы чего это удумали? — тоном заправского миротворца произносит Лелик, переводя взгляд с меня на Артема. — Хорошо же сидели. Цербера Витальевну вспоминали, джином чокались…

Сейчас его попытка сгладить заострившийся донельзя угол меня только злит. Я не хочу сидеть рядом с Сойкой и продолжать делать вид, что ничего не происходит. Этот мудак сделал все, что схлопотать в морду. Так пусть схлопочет и перестанет наконец ржать как умалишенный.

— Это ты в Иркутске набрался уличных манер? — продолжает глумиться Сойка, недобро сверкая глазами. — Папа-то за это по головке не погладит.

Ему удивительно метко удается надавить на самые чувствительные мои точки: напомнить о диктаторских замашках отца и обижать при мне девушку. И не просто девушку, а наивную девчонку, которая ровным счетом никак его не задела и которую я, к тому же, представил как свою подругу.

Три. Целых три плевка в мою сторону.

— Да чего ты внимание на него обращаешь, Алан? — бормочет Ярослава, дергая рукав моей рубашки. — Сам же сказал, что друг твой малость с отклонениями. Пожалеть его только можно, убогого.

Такие уговоры раздражают меня не меньше Леликовских, просто потому, что они не имеют смысла. Вывылочь Сойку на улицу и сказать ему все, что думаю — мое единственное желание. Дальше — как пойдет.

— Папа может по голове меня и не погладит, но если я тебе минут через пять челюсть выломаю — твое заявление ни в одном отделении не примут, — едко цежу я, перенимая его издевательский тон. — За всю жизнь дважды к нему обращался. Эта просьба будет третьей.

В этот момент я искренне верю в сказанное. Никакие последствия в виде огласки или появления ментов меня не остановят. Если для того, чтобы разукрасить морду Сойки нужно приползти к отцу на животе — я это сделаю.

Даже в темноте заметно, как багровеет его лицо. А ты как думал, дружок? Что это игра в одни ворота? Ведешь себя как сука, будь готов, что и тебе ответят тем же. Твою-то задницу никто не прикроет. Ну подергает отец старые связи, но едва ли среди них найдется тот, кто посмеет подвинуть Волынского.

Грохнув бокалом по столу точь-в-точь, как я недавно, Сойка встает. Я встаю тоже, чтобы не дать ему ни одной лишней секунды нависать надо мной.

— Блин, ну вот что такое, — жалобно бурчит Ярослава. — Стоит нам оказаться вдвоем в клубе, как начинается мордобой.

Не был бы я так напряжен, от души бы посмеялся такому наблюдению. А ведь правда. Мы с ней знакомы от силы полторы недели, а я уже дрался чаще, чем за всю мою жизнь.

— Треш какой-то, — доносится ворчание Лелика, пока мы с Сойкой друг за другом выходим из-за стола.

— Я с вами, — подает голос молчавший Горлик и тоже поднимается. — В качестве секунданта.

— Сиди, — отрезаю я, стараясь вложить в голос всю свою непреклонность. — Тут человеку один на один нужно выговориться.

Сойка фыркает. Ну, по крайней мере, уже не воет по-шакальи. Не помню, в курсе он ли нет, что я занимался боксом. Это одна из немногих полезных вещей, на которой настоял отец. Как ни крути, помогает чувствовать себя увереннее.

Забавно идти по грохочущему от музыки коридору, проматывая в голове возможность скорой драки. С другой стороны, если мы оба спустим пар, глядишь, сможем в будущем нормально общаться. Артема я все же считал своим другом, пусть и не таким близким, как Лелика или Богдана.