А потом пошел снег… (сборник)

Эта неделя тянулась как резиновая. Он открывал глаза в четыре утра и видел потолок с бликами от фар проезжавших машин, слышал воющий от напряжения звук мусороуборочной машины – как точно график выдерживают, чтобы черт их побрал, – ну и автомобильная сигнализация не дремала, громко пиликала, квакала, скрипела, ухала и затихала устало и неожиданно. Он лежал недвижно, не шевелясь, и понимал, что все по-прежнему, что сон ничего не изменил и все, что произошло, никуда не делось.

День, заполненный встречами, совещаниями, просмотрами, как-то отвлекал, хотя он с трудом находил в себе силы для, казалось бы, простых решений. Сотрудники начали вести себя с ним как-то свободнее, стали жестче настаивать на своем и даже кое-чего добивались вопреки его воле. Вымученно улыбаясь, он старался поскорее выпроводить их из кабинета, чтобы привычно уже плеснуть в стакан немного виски.

Пока жена несколько дней сидела дома, по этажам начали ходить глупые слухи о закрытии компании, но потом Ирина вышла на работу, была веселой, энергичной, вся переполненная какими-то счастливыми переживаниями. Видимо, она не смогла, а может быть, и не захотела удержать их внутри себя, да и как их удержать, особенно женщине, особенно влюбленной женщине.

Вокруг нее тут же образовался кружок особо доверенных подруг, нет, конечно, подруги у нее были вне службы и позначительнее, чем прилипалы из коллектива, который был на семьдесят процентов женским, но образовавшийся кружок уже бил копытами, чтобы пообсуждать, посплетничать, позапускать слухи.

И они были запущены.

Как только он поймал на себе сочувствующие, злорадные, а порой и томно обволакивающие взгляды, тут же начал запираться еще плотнее, сводя общение с коллективом к абсолютно деловому, исключавшему любое панибратство стилю.

Он не понимал, зачем Ирина допускает «утечку информации», зачем ей нужно так осложнять его жизнь, но, видимо, обычная ее выдержка ей изменила – она во что-то поверила безоглядно и теперь сама себя торопила.

В общем, стало ему совсем несладко, он отсиживался в кабинете до позднего вечера, до ухода секретарей и помощников, вплоть до вечернего обхода службы безопасности, один, в пустой и темной комнате, освещенной только настольной лампой, потом садился в машину – водителя он начал отпускать пораньше, не мог совпасть с его говорливостью и постоянным пребыванием в доброжелательном настроении, – и ехал домой, ехал, как всегда теперь, быстро, потом сидел долго в машине, выжидая, когда она, по его расчетам, пойдет спать, потом медленно поднимался по лестнице и все равно каждый раз, открыв дверь, натыкался на звук ее разговоров с тем ДРУГИМ.

«Нет, это невозможно. Эта жизнь втроем меня добьет совсем. Как она не понимает, что это нехорошо?»

Потом все повторялось, и было болезненно одинаково, вплоть до деталей: он топал ногами в передней, привлекая ее внимание, она выскакивала, здоровалась с каждым днем все отстраненнее и суше, уходила на свой диван, а он, горбясь и как-то боком, заглядывал в комнату, присаживался рядом, и они молчали под аккомпанемент телевизора. Это было выразительное и мучительное молчание. В нем молчала целая буря слов, иногда криков, обвинений, оправданий, угроз, брезгливых отказов и нежелания понять друг друга.

Потом он уходил в кабинет, стелил на диване постель и лежал в темноте, слушая звук воды в ванной, через который просачивался еле различимый ее голос. Сеансы связи были у них не просто постоянные – она не уходила спать, пока не попрощается с тем ДРУГИМ.

«Может, это действительно любовь? И чего он тогда лезет, чего упрямится, мучает ее и себя? Уйти, на хрен, подальше. А куда? Квартиру снять? Или, может, на даче пожить пока?»

И тут ему становилось совсем тошно, он вскакивал и начинал ходить, выходив себя до отупения, падал и засыпал, чтобы проснуться, как петух оглашенный, и боялся скрипнуть, даже в туалет сходить, чтобы не разбудить ее.

В один из дней на кухню, когда он допивал свой кофе, вошла Ирина, присела напротив и очень доброжелательно, глядя ему прямо в глаза, сказала, что так больше нельзя, она боится, потому что он ведет себя неадекватно, она слышит его стоны по ночам и не высыпается из-за этого, поэтому она ему предлагает уйти – тут она сделала большую паузу, поморщилась – и сказала, что он может пожить где-нибудь, пока не придумается, как жить дальше, и, не дожидаясь его реакции, ушла в ванную.

«Ну, вот. Привет тебе, привет».

Эта ерунда крутилась в голове, пока он добирался до работы, а потом ему стало плохо и его увезли в поликлинику, определили переутомление, продержали до конца дня в отдельной палате, пока он спал после уколов.