А потом – убийство!

– На следующий день после того я говорил мистеру Картрайту…

– Не важно, что ты говорил мистеру Картрайту. Ну же, Джимми, не бойся. Выкладывай! Я никому ничего не скажу.

– Побожитесь!

– Вот тебе крест, и провалиться мне на этом месте!

– Ладно. – Джимми лизнул батончик и угрюмо начал все сначала: – Я спросил мисс Флер. Вот точно, мисс, я ничего плохого в виду не имел! Я и отошел-то всего на минутку или две. Вернулся, а там была записка, а откуда мне знать, кто вы такая? Вот я и спросил мисс Флер, когда встретил ее у павильона тысяча восемьсот восемьдесят два. Ну и она мне сказала. Она пила пиво.

– Она пила… что?!

– Ну, у нее в руке была пивная бутылка, – поправился Джимми, – и выглядела она как-то чудно. Я спросил Корки О'Брайена, может, она тайная пьяница? А он ответил: мол, скорее уж наркоманка, так оно вернее будет. У него старик пьет, так что он такие вещи чует.

– Джимми!

– Да ладно, мисс, не берите в голову.

Преподобный каноник Стэнтон однажды прочитал мощную проповедь на тему о коварном влиянии американских звуковых фильмов на молодежь Великобритании. Моника, очевидно, не разделяла воззрений отца: она посеребрила Джимми руку мелочью.

Как бы там ни было, сейчас она безусловно опоздала на встречу с Хаккеттом и Фиском. Она стояла на вершине холма, глядя вниз, на старое здание, лежащее в зеленой лощине. На душе у нее было горько. Она не могла понять, почему ей было так важно выяснить, где она раньше видела мальчишку-посыльного. Да, ей так казалось, целых три недели бесплодные терзания не давали ей покоя. Но почему? В конце концов, она же не подозревает Джимми в…

В том, что он плеснул ей в лицо серной кислотой или выстрелил прямо в голову с близкого расстояния!

Часы показывали двадцать минут шестого. Хотя небо на западе еще было ясным и чистым, старое здание понемногу погружалось в сумрак. Вокруг щебетали птицы. Вдруг до Моники дошло: она в первый раз находится на территории «Пайнема» без Билла Картрайта. Он всегда был рядом – если нужна помощь, стоит только позвать.

Но у нее остается еще Тилли, взрослая, самодостаточная женщина.

Спустившись с холма, Моника вошла в старое здание. Комнаты сценаристов располагались в боковом коридоре, который ответвлялся вправо от основного почти сразу от входа. В прихожей надо было подняться на три ступеньки, и перед глазами открывался коридор с белыми стенами, устланный коричневым линолеумом. На противоположном его конце находилось окно, в которое почти не проникал свет из-за растущего под ним вяза. Первой шла комнатка Тилли, за ней – комнатка Моники, а потом – Билла.

Моника никого не встретила; дежурный из вестибюля уже ушел. Проходя мимо, она постучалась в дверь Тилли, но ответа не получила.

Ее собственный кабинет также был пуст. В вечернем свете он, чистый, выметенный, выглядел вполне уютно; вдали за окнами мерцало озеро. Машинка была накрыта пластиковым чехлом, рядом лежала аккуратная стопка листов рукописи, придавленная книгой.

Моника инстинктивно бросила взгляд на дыру от пули в стене, которую она завесила календарем. Потом ее глаза, которые впервые ее подвели, метнулись назад, к машинке.

На чехле что-то лежало. Квадратный конверт розового цвета; адрес написан темно-синими чернилами, знакомым почерком. В комнате повеяло недобрым, казалось, здесь находится источник зла – такого явного, будто кто-то нашептывал угрозы. Это было еще одно анонимное письмо.

3

Если бы Монику тогда спросили, что она чувствует по поводу травли, продолжавшейся последние недели, она бы ответила, что отказывается о ней думать. В определенном смысле так и было. Она не думала о своем недоброжелателе; она боролась со злом. Точно так же, как мисс Флосси Стэнтон не могла помешать написать ей ту книгу, которую она хотела написать, так и ее неизвестный «друг» в «Пайнеме» не мог выжить ее с киностудии.

Правда, в глубине души она побаивалась мисс Флосси. И в сто раз больше боялась она человека, плеснувшего в нее серной кислотой.

Она подошла к столу, вскрыла конверт и прочла письмо.

Кто посылает ей такую мерзость? Какая разница? Кто-то, безусловно, за этим стоит. К письму было неприятно даже прикасаться. Данное послание оказалось не лучше и не хуже первых двух, если не считать концовки.

«Все готово. Скоро увидишь меня во плоти, Ясноглазка! Интересно, ты удивишься?»

Некоторое время Моника не шевелилась. Ей стало жарко; кровь прилила к щекам, а сердце забилось глухо и тяжко.

– Тилли! – позвала она.

Ответа не последовало.

– Тилли! – громко закричала Моника, у которой сдали нервы.

Зажав сумочку под мышкой, она подошла к двери в смежную комнату, постучала и открыла ее. Кабинет был пуст, хотя Тилли явно была где-то неподалеку.

Из закутка в дальнем от Моники правом углу доносилось шипение чайника. Тилли, как обычно, кипятила воду для очередной порции кофе. Как обычно, она забыла выключить его; такие штуки она проделывала в среднем по десять раз на дню, до появления густого облака вонючего дыма, свидетельствовавшего о том, что она сожгла очередной чайник.