А раньше - целая жизнь

Но все тяжелее вести поврежденный самолет. Плечи у летчика будто налиты свинцом. Бешено колотилось готовое выскочить из груди сердце. "На сколько асе времени у меня хватит сил? - подумал капитан и, увидев вдалеке купол кронштадтского Морского собора, ответил себе: - Хватит".

Видимость и здесь, в местах, где недавно стоял туман, улучшилась. Каштанкин с большим усилием развернул самолет к месту стоянки и посадил его.

- Фотоаппарат цел? - с тревогой спросил Каштанкин, увидев коробку с пленкой в руках у техника.

- Цел, товарищ капитан, сберегся. "Значит, слетал не впустую", подумал летчик и широко улыбнулся - первый раз за день.

- Идите докладывать командиру полка, - поторопил начальник штаба, ждет у себя.

"Не спал ведь. Шел бы отдохнул, меня ему надо слушать, - подумал Каштанкин. - Педант, а все-таки можно с ним работать".

7

Каштанкин летел над Ленинградом на легком учебном самолете У-2. С небольшой высоты он видел такой же красивый, как прежде, и все-таки другой город - более строгий, опоясанный линиями укреплений, с сетями маскировки на некоторых зданиях. То в одном, то в другом месте он замечал развалины домов, видел закопченные стены. В сердце закипала злоба на фашистов, хотелось пересесть в боевую машину, чтобы мстить и мстить врагу. Но сегодня у него было другое задание: приземлиться на аэродроме, находившемся совсем рядом с городом и доставить в часть представителя штаба.

На аэродроме выяснилось, что к авиаторам полетит писатель из группы, прибывшей в политуправление фронта. При знакомстве он сказал, что хочет написать о пилотах очерк. "Конечно, не о пилотах с МБР, - подумал Виктор Николаевич. - В авиации первые те, кто летает на новой технике. Они ведущие. Писать надо о них потому, что идти за ведущими легче..."

Когда шли от стоянки самолетов к клубу части, писатель спросил Виктора Николаевича о семье. Услышав, что давно нет вестей, стал успокаивать: "Сейчас у многих так. Все же нередко находятся. Даже у кого беда, не поддаются". На встрече он говорил о развитии отечественной техники, о новых машинах, что сочетают силу моторов и мощь оружия с высокими летными качествами и мудростью приборов. Говорил о героях-летчиках. О них Каштанкин тоже подумал, как о ведущих... "Один из летчиков сел без горючего в поле на нейтральной полосе между нашими и немецкими позициями. Заметил невдалеке подбитый танк, слил из него горючее и заправил самолет. Тут же развернулся и на свой аэродром. Погибшим его считали: видели, как круто к земле пошел, а прикрыть не могли, вели с врагом тяжелый бой".

- Мы, русские, живучие, пройдем через огни, трубы и чертовы зубы! добавил Каштанкин.

- Это верно, товарищ капитан! - ответил писатель.

Виктор Николаевич понимал, что это продолжение их разговора о семье, о том, что многие находятся и надо надеяться на лучшее...

Из клуба Каштанкин пошел к землянкам, где жили летчики, хотелось побыть одному, со своими мыслями. Издали увидев его, дневальный закричал:

- Товарищ капитан, вам письмо!

По-разному в годы войны встречали письма. Еще не зная, что принесла весточка, радовались при виде знакомого почерка, с тревогой, затаенным страхом за близких людей вскрывали конверты от незнакомых людей или с официальными штампами...

"Вдруг от жены и ребят", - подумал Виктор Николаевич, но взглянув на конверт, опустил руки. Письмо было от тещи, а у нее все они одинаковые: одни вопросы о дочери, о внуках. Если бы он сам: что-нибудь знал!

Каштанкин разделся, долго лежал с открытыми глазами, но сон не шел. Разбередил душу писатель и беседой, и этим своим "нередко находятся". Нет, он не нянчит беду, а ждет лучшего, верит, что все будет хорошо. Но все-таки почему такое состояние? Будто кошки на душе скребутся... Прислала бы жена письмо, сообщила, что жива и здоровы ребята, больше ничего не надо. Теща еще давно писала, что получила телеграмму откуда-то из района старой государственной границы, но там же немцы... "Где ты сейчас, Верочка?.."

Виктор Николаевич закрыл глаза и увидел жену так явственно, будто была она тут же, в землянке. Он открыл глаза: рядом койки товарищей, подальше тумбочка дневального... Лежал и думал: "Верю, что жива, в пути. Жаль, ни писем, ни адреса нет, чтобы написать. Но все равно ты рядом, самая близкая. Ты думаешь обо мне? Вот сейчас я буду писать тебе письмо... Что написал бы я ей?.."

"Здравствуй, любимая! Сколько мы не виделись с тобой. Годы? По календарю, конечно, не годы, месяцы. Да долгие они, эти месяцы разлуки. Долгие, как годы. Но мы вместе, потому что я всегда думаю о тебе, не мыслю себя без тебя - твоих слов, твоих полных тепла рук, твоих губ. Как жаль, что я не могу обнять тебя, родная.

Где ты? Как ты там? Тебе тяжело, с детьми особенно. Но помни, что все проходит, все, кроме нашей любви...

Что я мог бы сообщить о себе? Я жив и здоров. Очень хочется жить, трудиться для страны, любить тебя, вырастить сына и дочь. Но если придется погибнуть, я сумею умереть, как подобает коммунисту, тебе никогда не будет стыдно смотреть в глаза людям..."